Императорский Балтийский флот между двумя войнами, 1906–1914 гг. Граф Гаральд Карлович

Глава II. Плавания Минной дивизии. Наши матросы (1907 г.)

Глава II. Плавания Минной дивизии. Наши матросы (1907 г.)

Первое учебное плавание дивизии в 1907 г. еще не могло совершаться по строго выработанной программе, так как не все миноносцы вошли в строй и еще не были подготовлены необходимые вспомогательные средства для выполнения минных и артиллерийских стрельб.

В начале апреля пришло приказание – отправить один миноносец в Моонзунд, в распоряжение постов пограничной стражи, так как революционные организации начали переправлять из Швеции оружие морским путем. Даже один пароход, груженный оружием, выскочил на камни у маяка Дагерорт. Революционеры стремились вооружить население Эстонии и Финляндии.

Адмирал послал «Доброволец», и мы немедленно вышли по назначению. Придя в Куйваст, сейчас же вошли в связь с офицером пограничной стражи, начальником постов на островах Даго и Эзель. Он должен был нам давать знать, если получит тревожные сведения от своих агентов или его посты заметят подозрительные суда или шлюпки. Кроме того, мы почти ежедневно стали совершать пробеги вдоль берегов означенных островов. Даже стоя на якоре, приходилось иметь пары готовыми, чтобы тотчас же по получению донесений выйти в указанном направлении. Для производства осмотра подозрительных судов всегда была готова шлюпка с офицером и гребцами, вооруженными револьверами.

Сперва это назначение нас очень заинтересовало, так как мы, молодежь, думали, что оно будет сопряжено чуть ли не с боями с контрабандистами. Но на деле вышло довольно?таки скучно и однообразно. Особенно скучно оттого, что мы все оказались совершенно пришитыми к кораблю и о съездах на берег, даже на самое короткое время, нельзя было и думать, так как миноносец должен был быть готовым сняться с якоря в любой момент. Впрочем, и все наши стоянки в разных бухтах Даго и Эзеля интереса не представляли, и, кроме рыбачьих поселков, ничего найти было нельзя. Правда, на Эзеле был один городок, Аренсбург, но и тот чрезвычайно скучен.

Всего лишь один раз была тревога. К нам приехал начальник пограничной стражи и таинственно сообщил командиру, что получены сведения, что в ближайшие часы в Моонзунд должна пойти шхуна, груженная оружием.

Командир предложил ему идти с нами, и мы чуть свет снялись с якоря и пошли на Кассарский плес. Все были страшно заинтересованы и напряженно всматривались в горизонт. Действительно, скоро показалась какая?то шхуна, и мы понеслись ей навстречу. Подойдя, дали холостой выстрел, и командир в рупор приказал немедленно спустить паруса. Живо была спущена шлюпка, и лейтенант Витгефт послан осматривать шхуну. Мы с интересом ожидали результатов, и на всякий случай у пулеметов стояла прислуга.

Однако Витгефт скоро вернулся и доложил, что капитан шхуны насмерть перепугался и охотно дал проверить документы и осмотреть помещения и трюмы. Ничего подозрительного Витгефт не обнаружил. Шхуна как шхуна. Шла в Виндаву, груза не имела. Поехал на нее и пограничник, но тоже ничего не обнаружил. Пришлось ее с миром отпустить.

Наш пограничник был чрезвычайно сконфужен и извинялся за доставленное беспокойство. Но командир тем не менее еще побродил несколько часов, а затем встал на якорь. Однако все пришли в хорошее настроение и за рюмкой вина с интересом слушали рассказы гостя о его службе. Служба в пограничной страже, в сущности, очень интересна, хотя и протекает для офицеров в самых некультурных условиях жизни.

Главным предметом контрабанды в этом районе был спирт, который шел за границу. На шлюпках бочонки спирта вывозились по ночам в море и затапливались в условном месте, а через некоторое время туда приходили шхуны и по буйкам находили их и вытаскивали. Конечно, применялись и другие приемы, но это был более распространенный.

Наш гость прежде служил по кавалерии, теперь же в качестве сладкого воспоминания о ней у него остались только шпоры, и ему приходилось проводить службу не на коне, а большей частью на воде. Кроме шлюпок, в его распоряжении других плавучих средств не было. Только изредка из Ревеля приходили таможенные крейсерки, и этим работа сильно облегчалась. Таких крейсерков было всего несколько, и ими командовали бывшие морские офицеры, которые перевелись в Пограничную стражу. Забавным было то, что они надевали кавалерийскую форму и носили шпоры, что на кораблях выглядело чрезвычайно несуразно.

Постоянно находясь под парами, миноносец тратил много угля, и скоро пришлось озаботиться пополнением его запаса. Для этого командир решил идти в ближайший порт, которым была Виндава. Там был только коммерческий порт, и пришлось обратиться к его начальнику. Командир сам отправился к нему и прихватил с собою меня как ревизора.

Начальник порта оказался милейшим стариком. Он был старым моряком и обладателем большой семьи, среди которой были и взрослые барышни.

Приход военного корабля в такой захолустный порт, как Виндава, не мог не возбудить интереса среди местных жителей, конечно, особенно дам. Мы сейчас же получили приглашение на обед к начальнику порта. Днем погрузили уголь, и к назначенному часу во главе с командиром все наши офицеры появились на его квартире.

На обеде присутствовали только домашние, и вся семья завоевала наши симпатии радушием и простотой. Наш же командир своей веселостью и остроумием создал прекрасное настроение, и все чувствовали себя, точно мы знакомы с незапамятных времен.

После обеда появились гости. Скоро собралось порядочное общество – вся, так сказать, знать Виндавы. По инициативе командира организовали какие?то игры, а затем танцы.

Хорошенькая дочь хозяев имела большой успех и танцевала до изнеможения. После танцев радушные хозяева устроили ужин. Только около пяти часов, когда уже начало светать, командир решительно встал и заявил, что надо расходиться, так как с подъемом флага он хочет выйти в море. Все общество поехало нас провожать до пристани, и мы расстались большими друзьями. Дамы упрашивали командира еще раз зайти в Виндаву. Он обещал, хотя это было неосуществимо, так как военные корабли только случайно могли попасть в этот порт.

После такой основательной встряски наше настроение стало несколько лучше, а то Моонзунд со своими унылыми берегами давно уже наводил тоску. Тем более что за все это время мы никакой контрабанды и не обнаружили. Может быть, приход «Добровольца» напугал контрабандистов или вышеописанный случай с пароходом, севшим на камни у Дагерорта и наделавшим столько шума, заставил шведское правительство призадуматься и не допускать вывоза оружия.

К счастью, через месяц нас отозвали, и мы вернулись в Либаву. Там сразу узнали, что предстоит интереснейший поход в Петербург, где решено показать населению корабли, построенные на добровольные пожертвования. Это имело большое пропагандное значение, чтобы вернуть симпатии народа к флоту после злополучной катастрофы под Цусимой.

Всей дивизии предстояло войти в Неву, встать на якорь против Зимнего дворца и предоставить всем жителям осматривать миноносцы.

Срочно стали краситься и наводить чистоту. Кронштадт дивизия миновала, не задерживаясь, и Морским каналом прошла в Неву. Мосты для нас должны были быть разведены с рассветом, так что мы так рассчитали, чтобы к 6 часам подойти к Николаевскому мосту. Благодаря белым ночам было совершенно светло.

Идти Невой на больших миноносцах нам, младшим офицерам, казалось чрезвычайно интересно, но не так представлялось командирам. Особенно трудно было проходить через разведенные части мостов, особенно Николаевского. В этом месте было очень сильное течение, которое прибивало корабли к берегу. Поэтому приходилось давать сравнительно большой ход, чтобы пересилить напор течения и не задеть набережную. Некоторые командиры сильно волновались, уж очень не хотелось оскандалиться перед населением столицы и дать людям говорить: «Ну и хороши же наши моряки, не умеют управиться со своими кораблями».

Слава богу, все обошлось благополучно, и мы длинной вереницей поднимались вверх по течению, к Дворцовому мосту.

Казалось бы, столь ранний час не мог привлечь много народа, однако вдоль парапетов набережной стояли толпы публики, которые нас шумно приветствовали. Благодаря тому, что мы шли совсем близко от левого берега, можно было даже различать лица. В большинстве это были загулявшие седоки извозчиков, едущие по домам, обитатели Адмиралтейства, рабочие, местные дворники, швейцары и дамы совсем легкого поведения. Последние особенно пылко выражали свой восторг, к великому удовольствию команды.

Пройдя Дворцовый мост, встали на якорь в две линии напротив дворца. Адмирал приказал на всех миноносцах установить офицерские вахты для порядка и на случай, если среди посетителей окажутся лица, пытающиеся что?либо попортить. Стоянка должна была продолжаться четыре дня.

Еще за несколько дней все столичные газеты широко оповестили население о нашем приходе, и было указано, когда и где можно посетить миноносцы. Поэтому ожидалось, что наплыв публики начнется с утра. Мы к этому были совершенно готовы: заново окрашенные, с блестевшей медяшкой и никелированными частями и чисто прибранными помещениями ожидали предстать на суд жителей столицы.

Действительно, уже часов с 9 ко всем миноносцам стали подходить ялики с публикой. Кого только среди нее не было, и, главным образом, простая публика.

Рабочие с деловым видом осматривали механизмы и высказывали свое суждение; парни интересовались, где и как живет команда; женщины особое внимание обращали на «страшные» пушки и мины, а также на офицерские каюты и камбузы. Самый большой интерес ко всему проявляли мальчики?подростки, и, наверное, наш приход не одного из них сманил на морскую службу. Их лица выражали такое неподдельное восхищение всем, что они видели и узнавали, что нам было приятно на них смотреть. Орудие осмотрят со всех сторон; с удивлением оглядят мину и проникнутся к ней особым уважением, узнав все ее качества; с наслаждением облазают машинные и кочегарные отделения, измазавшись в масле и саже; с удовольствием постоят на мостике и с умилением смотрят на мачту, на которую так хочется влезть.

Каких забавных и наивных вопросов мы ни наслышались, особенно от тех, кто отчего?то мнил себя знатоком морского дела. Эти вопросы зачастую звучали так комично, что трудно было удержаться от улыбки, но все старались давать разъяснения. Ведь недаром эти корабли были построены на добровольные пожертвования русских людей и, следовательно, являлись их подарком флоту.

Дамы, разумеется, спрашивали: «страдают ли моряки морской болезнью», «страшно ли, когда стреляют пушки», «могут ли жены офицеров жить на военных кораблях» и т. п. Один господин никак не мог понять, как мина сама бежит в воде. Ему все казалось, что в ней должен находиться человек, который ею управляет. Другой был в полной уверенности, что мина есть подводная лодка. Многих восхищали прожектора. Один рабочий даже заметил: «Это тебе не фонарь на улице – то?то светло горит». Один господин скромно задал вопрос: «А как это ваш корабль движется, никак в толк не возьму». Особенно его поразили винты. Многих удивляло, что мы можем морскую воду превращать в пресную. Это казалось замечательно остроумным и хитрым.

С интересом я прислушивался, как авторитетно команда разъяснила самые нелепые вопросы, и часто их ответы представляли такую чепуху, что надо было удивляться изобретательности авторов. Мы не мешали им, чтобы не конфузить. Особенно они завирались, когда вопросы касались цифровых данных. Оказывается, что наши пушки стреляют до Кронштадта; мины несутся со скоростью ста верст в час, и миноносец дает скорость, равную скорости курьерского поезда. Не жалелось красок и на описание морских ужасов – штормов, крушений и зимних походов. Простодушные слушатели с великим почтением взирали на геройских моряков. Но задавались и вопросы, носящие в себе нехорошую подкладку, вроде того – хорошо ли кормят матросов, сильно ли их обижают офицеры, бьют ли их и т. д. Ответы на них давались с осторожностью.

Четыре дня мы непрерывно занимались удовлетворением любопытства посетителей, и хотя у нас перебывало несколько сот человек, но все прошло без сучка и задоринки. Насколько были любезны экипажи миноносцев по отношению гостей, настолько же и те платили им тем же. Ни одного инцидента не было.

Приход миноносцев доставил большое развлечение столичному населению, и, как выражались газеты, мы завоевали сердца жителей Петербурга.

В 6 часов вечера осмотры прекращались, и тогда мы чувствовали себя совершенно уставшими, но было не до отдыха. Кто был свободен от службы, съезжал на берег, а к тем, кто оставался, часто приезжали гости. Уж очень редко выпадал случай, что наши родные и знакомые, жившие в Петербурге, могли побывать на наших кораблях и даже поужинать с нами.

В один из вечеров со мной произошел трагикомический случай: на миноносце уже никого из посетителей не оставалось, в кают?компании ужинали гости, а я стоял на вахте и потому не имел права сходить с палубы. Устав шагать по палубе, я прислонился к бортовому лееру (трос, заменяющий перила) и вдруг почувствовал, что лечу за борт (так как леер оказался незакрепленным). Я инстинктивно ухватился за него. В воде меня сейчас же поднесло под скошенный борт корабля, под корму. Борт был настолько скошен, что с палубы не был виден. Конец леера, за который я ухватился, на мое счастье, трением держался в отверстии стойки, но достаточно мне было попробовать подтянуться, как он начинал ослабевать и грозил совсем выскочить, тогда меня бы понесло по течению. На мне было пальто, да еще на шее висел тяжелый бинокль, так что и на поверхности было трудно держаться, а не то что плыть; к тому же и вода была очень холодной. Видя свое довольно критическое положение, я начал звать на помощь вахтенного, который в этот момент оказался на баке. К счастью, он услыхал и прибежал на ют, но каково было его удивление, когда он нигде меня не видел, а только слышал мой голос. Сначала я не сообразил, отчего он медлит с помощью, но потом понял, в чем дело, и крикнул, что я за бортом. Тогда вахтенный соскочил на отвод, меня подтянул и помог вылезти на палубу.

Вот положение! Вахтенный начальник под кормой своего корабля, точно шлюпка на бакштове. Пришлось вызвать старшего офицера и просить разрешение переодеться, а проходя в каюту через кают?компанию, показаться гостям в мокром виде. Ничего, посмеялись и посожалели, а добрая рюмка коньяку не допустила до простуды.

Дни, которые дивизия простояла на Неве, промелькнули незаметно. Ей предстояло уходить, чтобы начать проходить учебную программу. Наш командир, который, надо отдать ему справедливость, умел «ловчиться», выпросил у адмирала разрешение использовать случай и задержаться у Путиловского завода, на котором строился «Доброволец», чтобы произвести некоторые починки. Адмирал хотя и неохотно, но все же согласился, и, к нашему великому удовольствию, нам предстояло провести в Петербурге еще два дня, к тому же на полной свободе. Получили за труды, так сказать награду. Миноносцы пропускались через мосты опять на рассвете, и к условленному часу они по очереди стали сниматься с якоря. Сниматься всем сразу было нельзя, так как, идя внизу по течению, гораздо труднее управляться, а мосты сильно задерживали. Весь процесс прохождения занял более двух часов.

Как ни рано мы уходили, но на набережной собралось большое число зрителей. Теперь они были уже не случайной публикой, а среди них было много наших родных и старых и новых друзей. С набережной беспрерывно неслись шумные приветствия и пожелания счастливого плавания. Мосты опять были пройдены вполне благополучно, так что никакого конфуза не произошло.

У Путиловского завода «Доброволец» отделился от дивизиона и подошел к его пристаням, а остальные миноносцы прошли в Морской канал.

Адмирал остался вполне доволен, как сошел визит в столицу. Пессимисты среди командиров миноносцев боялись этого визита и предсказывали всякие неудачи, которые на деле не имели места. Зато теперь наша дивизия стала популярной в публике, как и сам адмирал, а это было очень важно.

На Путиловском заводе бывшие строители миноносца встретили нас с распростертыми объятиями. Ведь недаром же мы были их детищем. Все наши официальные и частные просьбы они охотно удовлетворили.

Время прошло быстро и весело, да еще командир перехватил один лишний день, благо действительно работа задержала. Затем пошли в Гельсингфорс. Нам предстояло изучать шхерные фарватеры от Гельсингфорса до Гангэ. Для флота имело огромное значение, чтобы командиры всех кораблей могли бы ходить по шхерам без лоцманов и, таким образом, быть совершенно независимыми от них.

Такое плавание было и интересно, и поучительно, но для командиров, тогда еще совершенно не опытных в хождении по шхерам, чрезвычайно ответственным. Очень легко было запутаться в вехах и знаках или попасть на неверный фарватер, наконец, в узкостях задеть за скалы и, следовательно, повредить свой корабль. Первое время такие случаи были сплошь и рядом, но адмирал вполне понимал все трудности и не ставил промахи в минус командирам. Но они быстро стали осваиваться с плаванием по шхерам, и случаи аварий становились все реже.

Шхеры, которые прежде казались каким?то непроходимым лабиринтом, а лоцманы – магами и чародеями, оказались легко усваиваемыми. Теперь уже мы, со своей стороны, начали удивляться, как это иногда лоцманы умудряются сажать на камни суда, которые проводят по шхерам, хотя полжизни проводят на одном и том же участке и, казалось бы, им каждый камешек должен был бы быть знакомым. Одним словом убеждение о труднопроходимости шхер было разрушено. Как я указывал выше, это имело огромное значение для флота, особенно во время войны, когда шхерами непрерывно приходилось пользоваться. Хороши бы мы были, если бы продолжали быть в зависимости от лоцманов?финнов, часто, может быть, враждебно настроенных к русским. Во время Великой войны были протралены шхерные фарватеры для больших кораблей, так что даже дредноуты могли от Гельсингфорса до Уте идти шхерами и быть спокойными, что их не атакуют неприятельские подлодки или они нарвутся на минное заграждение. Разрешение этого вопроса было тоже великой заслугой адмирала Эссена, которого, однако, многие командиры за это критиковали, говоря, что он калечит корабли. Правда, к таким командирам обычно принадлежали плохие офицеры, которые просто боялись ходить по шхерам без лоцманов, на которых в таких случаях перекладывалась по закону ответственность за целость корабля.

Через три недели адмирал назначил сбор всех дивизионов в Гангэ. В том году это местечко выглядело совсем модным курортом. Оно было переполнено приезжей публикой, и, главным образом, русской, и отчего?то из Москвы.

Приход такого большого числа военных кораблей привел в волнение всех гостей курорта, а администрация сейчас же воспользовалась этим, чтобы устроить в честь моряков большой бал и фейерверк.

Лето выдалось на редкость хорошее. Праздник удался на славу: зал был полон дамами и офицерами (мужского элемента на курорте было мало), танцевали до упада и любовались фейерверком. Мы с удовольствием провели три дня в Гангэ, которые предоставил нам адмирал.

После этой передышки дивизия вышла на совместное маневрирование. Миноносцы около недели блуждали по разным направлениям у входа в Финский залив. Совместное плавание дивизионов было еще непривычным делом для дивизии и требовало большого опыта. Прежде всего надо было, чтобы миноносцы сплавались между собою, то есть научились бы при всех условиях времени и погоды точно держать место в строю, а затем научиться перестроениям в составе дивизионов. Это облегчалось тем, что в дивизионы входили однотипные миноносцы, а следовательно, обладавшие одинаковым ходом, поворотливостью и радиусом циркуляции.

Первое время, особенно при больших ходах, мы стояли на вахтах, не спуская глаз с переднего миноносца, боясь налезть на него или растянуть строй. С течением времени глаз так привык, что сразу же замечал неправильность расстояния и необходимость прибавить или убавить обороты. Первым условием хорошего ведения вахты было соблюдение спокойствия. Если же вахтенный начальник нервничал, то это не только отражалось на точности соблюдения миноносцем места в строю, но портило весь строй дивизиона. Кроме того, это вносило нервность и в управление машинами, так как при частых изменениях оборотов машинисты не успевали исполнить приказания мостика. Только они начинали прибавлять обороты, как получали обратное приказание.

В темное время, конечно, было еще труднее, когда очертания переднего миноносца расплывались, но тогда спасали кильватерные огни. При помощи призмы Веля по ним легко было проверить точность расстояния. Во время же дождливой погоды и сильной волны, а особенно в тумане приходилось туго и надо было иметь большой опыт, чтобы соблюдать место в строю и кораблям не растеряться.

Во всяком случае, на вахтах на миноносцах зевать было нельзя, все решения должны были приниматься быстро и без колебаний. Это приучало молодых офицеров к самостоятельности и решительности. Они переставали бояться управляться, когда оставались одни на мостиках.

Адмирал тратил много времени на практику перестроения и сигнализацию. Он стремился, чтобы командиры усвоили их выполнять стройно и уверенно. Добивался автоматичности в их выполнении, что было так важно во время боя и при выполнении различных других боевых заданий. Кроме того, адмирал считал, что, уча командиров миноносцев маневрировать, он тем самым дает им опыт и для их будущего командования большими кораблями.

Когда по сигналу с адмиральского миноносца дивизионы перестраивались из строя кильватера в строй фронта или пеленга, при стройности выполнения этого маневра получалось замечательно красивое зрелище. Как один, миноносцы поворачивали на требуемое число градусов и неслись параллельно. Новый сигнал, и все делали обратный поворот и снова оказывались в кильватерной колонне.

После цикла этих упражнений нашему дивизиону предстояло идти в Ревель, чтобы пройти курс артиллерийских стрельб, на что давалось три недели. Трудности были в неимении достаточных средств для их выполнения.

В назначенные дни миноносцы по очереди выходили на стрельбы к о. Нарген – одиночные и групповые. Стреляли первоначально по неподвижным щитам, а затем по буксируемым. Первые давали практику комендорам и наводчикам, а вторые еще и офицерам, управляющим стрельбой.

В эти дни весь личный состав увлекался артиллерийским делом и комендоры были своего рода героями дня. Хотелось достичь наилучших результатов, быть лучшими по стрельбе.

На отдельных миноносцах специальных артиллерийских офицеров не полагалось, и таковой имелся один на дивизионе. Да в те времена за недостатком артиллерийских офицеров и они были большой редкостью, так что часто флагманскому артиллерийскому офицеру дивизии одному приходилось руководить всеми стрельбами (в те времена таковым был лейтенант М.И. Никольский, в будущем командир крейсера «Авроры»; он был первым офицером, убитым во время переворота 1917 г.).

У нас на «Добровольце» артиллерией ведал лейтенант Витгефт. У него был опыт с артиллерией при осаде Порт?Артура, так что он успешно справлялся с нашей. Первоначально приходилось много тратить усилий, чтобы натренировать подносчиков быстро подносить патроны и заряжать орудия, так как этим достигалась скорострельность, а от нее действительность поражения. С этим справились быстро и достигли 12–14 заряжений в минуту.

«Боевая тревога» для нас стала привычным делом. Миноносцы через несколько минут были готовы к бою – бортовые стойки повалены, снаряды поданы на палубу, орудия заряжены. Все стояли на своих местах, ожидая приказаний с мостика «открыть огонь». Приказание получено – миноносец вздрагивает, раздается звук первого выстрела, затем второго. Все наблюдают, куда упадут снаряды, где поднимутся всплески: «перелет», «недолет», «вилка». Меняется установка прицела, и стрельба идет «на поражение», начинается «беглый огонь». Галс закончен. Миноносец ложится на обратный курс и открывает стрельбу другим бортом. Наблюдатели у щитов сообщают результаты.

Команда любила стрельбу. Она ее увлекала и рождала спортивное чувство. Выстрел сделан, моментально открывается затвор, автоматически вылетает гильза, которая летит на палубу, в ту же секунду подносчик всовывает новый патрон. Комендор закрывает затвор, взводит курок, и орудие готово (на больших миноносцах были 120?мм орудия в 40 калибров). Наводчики продолжают непрерывно наводить оптические прицелы на цель. На все это идет 5–6 секунд.

После стрельбы дивизион возвращался в гавань и швартовался у стенки. Прислуга орудий должна была промыть орудие и смазать.

Стрельбы очень утомляли, но все же по вечерам мы любили съезжать на берег, чтобы погулять в «Екатеринентале», зайти в ресторан поесть раков и выпить хорошего ревельского пива, а то и закатиться на Горку (известный летний кафе?шантан). Если же не было охоты ехать на берег, то просиживали в своей компании на миноносцах за дружеской беседой.

Кстати, она временно увеличилась дивизионным врачом, которого штаб поселил у нас. Он оказался милейшим и компанейским человеком. Хотя он был глубоко штатским человеком и впервые попал в военно?морскую среду (да и к тому же был эстонцем), но быстро и легко вошел в нашу компанию, и уже через несколько дней мы стали большими друзьями. Будучи очень хорошим врачом и серьезным человеком, он был не прочь повеселиться и был «не дурак выпить». Выходы с ним на берег нередко сопровождались самыми удивительными приключениями, тем более что он знал Ревель «вдоль и поперек». Как?то он повел нас в какое?то таинственное кафе, которое действовало только по ночам и где прислуживали девицы в каких?то фантастических костюмах. Затем мы с ним попали в какой?то нелегальный карточный клуб, где часто происходили крупные скандалы. Вроде того, что проигравшийся игрок неожиданно тушил свет и утаскивал со столов деньги или происходила стрельба с побоищем. Конечно, мы не принимали участия в игре и лишь забавы ради наблюдали за происходящим.

Во время стоянки в Ревеле мы вдруг стали замечать, что наш командир что?то часто стал исчезать с корабля и его постоянно встречали в дамском обществе. Особенно он часто показывался в обществе жены флагманского врача Зорта и даже раз пригласил супругов к нам на обед. Впоследствии он женился на ней, она была очень интересной женщиной. Это нам казалось подозрительным, и мы шутили, что не собирается ли он первым нарушить устав нашего монастыря.

Когда курс артиллерийских стрельб был закончен, адмирал разрешил миноносцам выбрать порты, где бы они желали провести неделю отдыха. Наш командир выбрал Гунгербург, что нам чрезвычайно понравилось. Этот курорт с чудным пляжем обычно наполнялся дачниками из Петербурга. Поэтому там можно было рассчитывать встретить много знакомых.

Благополучно добрались до него и вошли в Нарову. Командиру не понравилось стоять посередине реки на якоре, так как при этом приходилось добираться до берега на шлюпках. Поэтому он поехал к начальнику коммерческого порта, уговорить его разрешить встать у пристани, предназначенной только для судов, которые должны были разгружаться, благо она была свободной. Конечно, ему удалось его убедить, недаром же он обладал талантом уговаривать.

Как мы и думали, в тот же день нашлись знакомые и посыпались приглашения на пикники, обеды и вечера. Кроме того, так как мы стояли у берега, то то и дело приходила публика, просящая осмотреть миноносец, что охотно разрешалось, и завязывались новые знакомства.

В будние дни в Гунгербурге оставалось почти исключительно дамское общество, так как мужья приезжали только на субботу и воскресенье. Благодаря этому наше положение оказывалось особенно выигрышным. В кургаузе в нашу честь был дан бал, который прошел очень весело, и мы добрались на миноносец только под утро. Вообще приглашений было столько, что хоть разрывайся на части.

Такое радушие нельзя было оставить без ответа, и мы решили устроить большой прием?чай на «Добровольце». Ввиду того, что кают?компания не вмещала большого числа людей, то чай сервировали на верхней палубе под тентом, устроив из командных коек нечто вроде диванов и украсив все сигнальными флагами. Гостей набралось более пятидесяти; видимо все остались очень довольны. Уже одно то, что удалось пару часов пробыть на военном корабле, было удовольствием.

К сожалению, последний день в Гунгербурге ознаменовался трагическим случаем. Несколько человек нашей команды, отпущенные на берег, решили выкупаться и для этого выбрали место, которое оказалось очень опасным, так как в этом месте, где Нарова впадает в море, были водовороты и опасные неровности дна. В результате один из них утонул. Его скоро удалось вытащить, но было уже поздно.

Матроса пришлось хоронить на местном кладбище, и командиру хотелось устроить по возможности торжественные похороны. Весь день прошел в хлопотах, и мне, как ревизору, пришлось все устраивать.

О несчастье быстро узнало все местечко, так что улицы, по которым шла печальная процессия, были запружены дачницами. Гроб несли матросы, а за ним шли все офицеры и команда во всем белом.

Погребальное пение, торжественность всей обстановки и красота летнего дня создавали грустное, но не тяжелое настроение. Хотя никто и не знал этого бедного матроса, но все искренно сожалели о столь трагично утраченной молодой жизни.

Могила представляла сплошной букет цветов, которые возложили дачницы, чтобы этим выразить сочувствие кораблю.

После похорон пришлось срочно уходить. Мы и так запаздывали на два дня, а адмирал этого очень не любил и сам был всегда чрезвычайно точен.

Следующий период должен был быть очень беспокойным. Дивизия должна была совершить совместно несколько походов, от Ботнического залива до Либавы. Во время нахождения в море опять предполагались маневрирование и выполнение различных тактических заданий.

Адмирал Эссен отличался неутомимостью и чрезвычайной подвижностью и не давал миноносцам пребывать в бездействии. Его миноносец «Пограничник» всюду поспевал. Адмирала очень трудно было застать в определенном месте; только радиостанции да посты Службы связи всегда знали, где он. То в Петербурге на заседаниях у морского министра или в Морском Генеральном штабе, то в Гельсингфорсе или Риге на заводах, где достраивались некоторые миноносцы, то в Ревеле, а то и на шхерах. Он внимательно следил, как дивизия совершенствовалась в своих знаниях и приобретала опыт. Казалось, в этом небольшом человеке таится неисчерпаемый источник воли и энергии и он не знает усталости. В походах – на мостике, на якоре – за писанием приказов и отдачей распоряжений, приемом докладов и на совещаниях с командирами миноносцев. Праздников и отдыха среди семьи для него не существовало.

Две недели пошло на совместное плавание дивизии по Балтийскому морю и стоянкам в Аландских шхерах и у берегов Даго и Эзеля. Наконец мы добрались до Либавы.

После маленькой передышки и переборки машин нам предстояло пройти курс минных стрельб в Биоркэ. Туда дивизион скоро и вышел.

Началась возня с самодвижущимися минами Уайтхеда образца 1904 г.. Техника минных стрельб много сложнее, чем артиллерийских. Там выпустишь положенное число снарядов, и дело кончено. При минных же учебных стрельбах надо мину выловить, поднять на миноносец, накачать в резервуар сжатый воздух, налить масло и проверить все механизмы. Только тогда она готова к выстрелу.

Когда стрельба идет гладко, тогда еще ничего, потому что, пройдя установленное расстояние, мина всплывет и ее остается лишь прибуксировать к борту миноносца. Но нередко бывали случаи, что, при выскакивании ее из аппарата щитик, открывавший воздушный кран, не откидывался и воздух не мог поступать в машину. Этот же тип мин с полным резервуаром имел отрицательную плавучесть, и мина тонула. Причиной этому был какой?то конструктивный недостаток, который впоследствии старались исправить, но пока мы много натерпелись неприятностей из?за этого. Приходилось быстро замечать приблизительное место потопления мины и бросать буек, а потом на этом месте спускать водолаза, который привязывал к мине конец, и ее вытаскивали. Но нередко место замечалось не точно или мина уходила глубоко в илистый грунт, и приходилось часами ожидать, пока водолаз ее найдет.

С другой стороны, стрельба минами очень увлекательна. С интересом наблюдаешь, как огромная «сигара» с гудением выскакивает из аппарата, с шумом шлепается в воду и быстро начинает забирать ход и глубину. Как по ниточке, она идет по данному ей направлению, пока не пройдет свою дистанцию, после чего выскакивает, а вставленный в отверстие для ударника патрон фосфористого кальция загорается. Дым от него стелется по воде, и по ветру несется пренеприятный запах чеснока. Миноносец после выстрела резко поворачивается и идет по направлению следа мины, когда же она всплывет и кальций загорится, спускает шлюпку, которая ее и прибуксировывает к нему.

Это происходит так, когда мина идет хорошо. Но бывали случаи, что мина закапризничает, то есть вместо того, чтобы описать правильную траекторию, начинает описывать циркуляции – значит, что?то неладное произошло с прибором Обри (жироскопом) или заел золотничок рулевой машинки. А то другая начинает с гудением выскакивать на поверхность, потом уходит на глубину (вроде дельфинов) – это неисправно действуют горизонтальные рули, получилось какое?то вредное трение в тягах гидростатического прибора.

Все это не так уже страшно, лишь бы не тонула. А тут, как назло, видишь, что мина прошла часть расстояния, внезапно замедлила ход, затем остановилась, и зарядное отделение начинает медленно высовываться из воды. Мина становится вертикально и исчезает под водой. Все в волнении. Командир круто ворочает на нее, шлюпка с минно?машинистами и офицером уже приспущена, чтобы не потерять ни одной секунды. Как только миноносец дает задний ход, шлюпку спускают на воду, и она старается дойти до мины, пока еще видно красное зарядное отделение (учебное). Да не тут?то было, перед самым носом шлюпки мина исчезает под водой. Бросается буек, и шлюпка возвращается на миноносец. Иногда пробуют затралить мину кошкой (четырехлапным якорем), но это редко удается.

Наш командир в таких случаях страшно сердился и отчитывал правых и виноватых, недаром он сам был минным специалистом. Минно?машинисты и особенно минно?машинный кондуктор и унтер?офицеры, чувствовали себя совершенно опозоренными и принимали вспышку командира как нечто вполне заслуженное. Хотя, за редким исключением, вина бывала не в них, а в технических недостатках этого типа мин. Нежные механизмы мины часто капризничали от малейших недочетов в них. Чтобы стать действительно опытным в приготовлении и стрельбе минами, надо было иметь большую практику, вроде той, какую имели служащие на пристрелочной станции или инструкторы на Учебно?минном отряде. На миноносцах же в те времена очень мало было практики, и личный состав отвыкал от стрельб за долгие месяцы, когда их не было. Минные стрельбы бывали всего один или два раза в году, что происходило, главным образом, оттого, что было трудно выкроить время для них.

Конечно, это было большим пробелом в боевой готовности миноносцев. Но, как в будущем показала война, им очень редко приходилось пользоваться минами с боевой целью, и орудия оказались более необходимыми.

После стрельбы миноносцы возвращались на рейд Биоркэ, чтобы готовить мины к следующей стрельбе. Они вытаскивались из аппаратов и клались на особые тележки.

Помню, как?то раз, именно в такой момент, с моря возвращался один из миноносцев и, как это многие командиры любили делать, лихо «срезал» кормы нескольким миноносцам, стоявшим на якоре, дал полный назад и отдал якорь. Получилось очень эффектно, но от сильной волны, которая шла от него, все эти миноносцы начало сильно раскачивать. Несколько мин, лежавших не закрепленными на тележках, попадали на палубу; посуда в кают?компаниях посыпалась со столов; в камбузах разлился суп. Поднялся аврал и руготня. Так как такие случаи повторялись, то адмиралу пришлось издать по этому поводу особый приказ, в котором предписывалось заблаговременно уменьшать ход перед подходом на рейд.

Особой любовью к проявлению такой «лихости» отличался капитан 2?го ранга Захар (sic! Сергей. – А.Е. ) Захарович Балк. Он был до известной степени исторической личностью благодаря чрезвычайной силе и похождениям в молодости. Моряк он был хороший, но хорошим офицером не мог считаться.

В Биоркэ, как обычно, все скучали и поэтому скулили. Единственным развлечением было посещение соседних миноносцев. После стольких месяцев совместных плаваний между целым рядом кают?компаний завязывалась тесная дружба, и на стоянках мы часто бывали друг у друга. Эти встречи обычно происходили на обедах и ужинах в наших уютных, но маленьких помещениях. Особенно маленькие офицерские помещения были на миноносцах типа «Украйна», которые вообще были какие?то несуразные, на них и своим?то офицерам не хватало места, а когда появлялись гости, то становилось и совсем тесно. Но это нас мало смущало и создавало семейную обстановку. Такая тесная жизнь (в прямом понимании слова) способствовала и сближению молодых офицеров с командирами, и зачастую их отношения приобретали излишнюю фамильярность, а это уже вредно отзывалось на службе. Не то было на больших кораблях, где командир, согласно Морскому уставу, появлялся в кают?компании только за обедом в праздничные дни, по приглашению офицеров. Вообще ни один офицер корабля не мог пойти к командиру по личному делу без разрешения старшего офицера и не объяснив ему причину.

Таким образом, симпатичность личности командира на миноносцах играла бо?льшую роль, чем на больших кораблях. Поэтому трудно было выдерживать долго на миноносцах совместное плавание с командирами с неприятным характером, и молодежь прибегала ко всяким средствам, чтобы как можно скорее «списаться», что, однако, было не слишком то просто. Такими командирами в первое время были «Трухменца» – Н.Н. Банов и «Стерегущего» – Теше. Командирам – хорошим морякам (особенно которые хорошо управлялись) их неприятный характер молодежь готова была простить.

Наоборот, у любимых командиров составы так сплачивались, что когда они назначались на другие корабли, то все просились быть переведенными к ним, что иногда и удавалось.

Нельзя требовать, чтобы человек совмещал в себе одновременно все качества – был бы настолько же хорошим офицером, как и симпатичным человеком, умеющим уживаться со своими соплавателями. Тем не менее на флоте, где служебные отношения тесно сплетаются с частными, чрезвычайно важно быть любимым соплавателями. Это особенно сказывается на войне, в тяжелые минуты.

Когда мы занимались минными стрельбами в Биоркэ, неожиданно была получена радиотелеграмма начальника дивизии, предписывающая срочно приготовиться к высочайшему смотру. Он должен был произойти в ближайшие дни в море. Всей дивизии предстояло показать совместное маневрирование перед государем императором. Известие это взволновало всю дивизию, особенно командиров, от умения которых зависело, чтобы смотр прошел хорошо. Конечно, кое?что зависело и от других, и особенно судовых механиков, но все же главная ответственность лежала на командирах. Вахтенные начальники должны были точно соблюдать место. Важно было, чтобы и сигналы быстро разбирались и набирались. На военном корабле его блестящее маневрирование да и вообще состояние зависит от умения и знаний всего экипажа, от простого матроса до командира. Каждый вносит в это свою частицу труда и умения.

Точно в назначенный день и час все дивизионы в полном составе собрались в указанном месте рандеву, «больных» не оказалось. Адмирал был на «Пограничнике», а за государем императором был послан «Охотник» (может быть, «Сибирский стрелок»).

Когда на горизонте показался «Охотник» под брейд?вымпелом государя, дивизия пошла ему на встречу. «Пограничник» подошел к его борту, и адмирал перешел на него.

Сейчас же взвился сигнал, указывавший перестроение, которое должны были выполнить дивизионы. Затем один строй сменялся другим, и, когда весь цикл был закончен, все дивизионы прошли большим ходом совсем близко от «Охотника», так что государь мог здороваться с командами и офицерами, стоящими во фронте.

Быстро мелькали миноносцы, один за другим. Непрерывно слышались ответы на царское приветствие, а затем громкие крики «ура».

Дивизия с большим подъемом встречала своего верховного вождя, которому была глубоко предана и которого любила. Все знали, что он, со своей стороны, любит флот и понимает его значение.

Как потом мы узнали, государю смотр очень понравился, да и действительно он представлял красивое зрелище – стройное движение на больших ходах 28 миноносцев.

Но в этом случае играло главную роль не блестящее состояние Минной дивизии и красота маневрирования, а факт, что после всего пережитого флотом в Японскую войну государь мог убедиться, что создалось ядро возрождающегося флота, и что оно находится в опытных руках адмирала Эссена; это ядро может разрастись в мощный флот, и ему можно доверить новые корабли.

Государь, видимо, это и оценил, и сигналом выразил «особую благодарность» дивизии, и одновременно по радио было сообщено, что контр?адмирал фон Эссен, зачислен в «свиту его величества».

Мы были очень горды благодарностью государя и тем, что он нашего любимого начальника зачислил в свою свиту. Это очень подняло дух дивизии и желание все больше совершенствоваться.

После высочайшего смотра все дивизионы вернулись к прерванным занятиям. Наш дивизион вернулся в Биоркэ. Наступала осень, и нашей кают?компании пришлось расставаться, так как старший офицер лейтенант Домбровский и я поступали в Минные офицерские классы, а лейтенант Витгефт – в артиллерийские. К 1 сентября мы должны были явиться на вступительный экзамен в Кронштадт.

Нечего говорить, что мы с большим сожалением расставались с нашим милым «Добровольцем», с командиром и командой, так сумевшими привязать к себе.

Правда, с командиром иногда бывали обострения, когда он был не в духе и на всех сердился. Но это обострение быстро проходило, и скоро водворялся мир и возвращалось хорошее настроение. Помню, как?то на Ревельском рейде во время учебной стрельбы, когда на мостике, кроме командира, были Витгефт, управляющий огнем, и я в качестве вахтенного начальника, мы все так увлеклись нашей стрельбой, что прозевали сигнал с головного миноносца о ее прекращении. Это страшно рассердило командира. Он сперва набросился на Витгефта, а затем сказал мне: «От вас?то я, кажется, мог бы ожидать большего внимания», – и дальше пошел писать: «На корабле развал, никто ничего не делает» и т. д. и т. д. За ужином он сидел мрачный и молчал, а затем уехал на берег. Мы тоже обиделись и молчали. На следующее утро, проспавшись и успокоившись, он стал со всеми заговаривать, и скоро все пришли в благодушное настроение. Чаще других попадало нашему младшему мичману Л.Б. Зайончковскому, совсем юному и весьма примерного поведения, но невероятно медлительному во всех своих действиях. Это частенько изводило командира, да и не только его, но и всех нас. Действительно, как тут не изведешься, когда, например, в свежую погоду, подавая швартовы на пристань, надо было ловить момент, чтобы миноносец не отнесло от нее, а Зайончковский чего?то медлил и не приказывал бросать бросательные концы. Когда же наконец сообразит, расстояние уже так увеличилось, что их нельзя добросить. Приходится опять давать ход и подходить к пристани, а это бывало иногда очень трудным из?за недостатка места в гавани, как, например, в Ревельской. Тогда с мостика начинали сыпаться «поощрительные» возгласы по адресу Зайончковского, и он окончательно терялся. В конце концов с мостика спускался старший офицер его «подбодрить». Особенно не любил командир, когда кто?либо из офицеров опаздывал выходить на съемку или постановку на якорь. Этим, главным образом, грешил Витгефт, обладавший способностью много и крепко спать. Командир уже на мостике, а бакового офицера на месте еще нет. За Витгефтом срочно посылалось, и он выскакивал на палубу, заспанный, застегиваясь на ходу. А с мостика уже слышится здоровый фитиль. Ничего не поделаешь, по заслугам. Витгефт вытягивался и прикладывал руку к козырьку. Еще хуже бывало, когда на дежурствах сигнальный и вахтенный унтер?офицер прозевают возвращающегося командира и дежурный офицер не успеет его встретить у сходня. Тут уже совсем солоно приходилось.

Мы иногда считали, что командир бывал несправедлив и слишком резок, но в таких случаях миротворцем являлся старший офицер, который умел на редкость всех успокаивать и поддерживать хорошие отношения. Он начинал спокойно доказывать, что если командир и был резок, то ведь кто, как не он, должен следить, чтобы служба была на высоте. Если командир не будет проявлять строгость, то все распустятся и начнется разруха. Ну, в конце концов и успокаиваешься, и все входит в свою колею.

На таких маленьких кораблях старшие офицеры были просто старшие из офицеров и мало отличались по возрасту от другого состава. Поэтому и отношения с ними были не слишком официальные и простые.

Из книги От Дубно до Ростова автора Исаев Алексей Валерьевич

Глава 10 «Наши неприятности начались с Ростова…» Ростовская наступательная операция 15 ноября - 1 декабряНакопление сил. Противнику не удалось в первой половине ноября осуществить прорыв на шахтинском направлении с последующим выходом в тыл Ростову. Тем не менее

Из книги АПРК «Курск». 10 лет спустя [Факты и версии] автора Шигин Владимир Виленович

Глава шестая СТАРШИНЫ И МАТРОСЫ «Со мной все о’кей… Мы сейчас в Североморске. Погружались на 220 метров. 220 - это пока рекорд для меня. Воды я уже напился, теперь настоящий мореман… Служба моя идет - не жалуюсь. Это хороший урок, взрослеешь моментально. Чувствуешь себя

Из книги «Моссад» и другие спецслужбы Израиля автора Север Александр

Глава 15 Наши люди в Израиле Подробная и подлинная история операций советской, а затем и российской внешней разведки на Земле обетованной в ближайшие годы точно не будет написана. Если все же такая книга будет опубликована, то она произведет эффект разорвавшейся «бомбы».

Из книги «Партизаны» флота. Из истории крейсерства и крейсеров автора Шавыкин Николай Александрович

Из книги Последние герои империи автора Шигин Владимир Виленович

ВО ГЛАВЕ МИННОЙ БРИГАДЫ Несмотря на трагедию «Императрицы Марии», Черноморский флот наращивал свое присутствие в неприятельских водах, фактически блокировав все турецкие прибрежные перевозки у анатолийского побережья.К середине 1916 года задачи, решаемые миноносцами,

Из книги Повелители фрегатов автора Шигин Владимир Виленович

Глава восьмая БРАТЦЫ МАТРОСЫ Адмирал Нахимов весьма точно определил значение матросов, как главного движителя на корабле. Как же жилось и служилось десяткам тысяч матросов на кораблях и судах российского парусного флота? Не кривя душой, скажем, что российские матросы

Из книги Мины вчера, сегодня, завтра автора Веремеев Юрий Георгиевич

Тенденции минной войны К началу XXI столетия выявились две тенденции в области минной войны.Первая состоит в том, что традиционные мины, устанавливаемые вручную или средствами механизации, не только не утратили своих позиций, но стали более совершенными и трудно

Из книги Казематные броненосцы южан, 1861–1865 автора Иванов С. В.

Офицеры и матросы Офицеры военного флота Конфедерации в массе своей ранее служили офицерами ВМС Соединенных Штатов. Примерно четверть от полутора тысяч офицеров ВМС Соединенных Штатов с началом войны подалось на юга. где поступили на службу в военный флот Конфедерации.

Из книги ФБР. Правдивая история автора Вейнер Тим

Глава 44. Все наши средства борьбы После потрясения от взрывов, случившихся 11 сентября 2001 года, не смолкает гул гневных голосов в адрес ФБР. Этот гнев достиг своего пика в дебатах в высших правительственных кругах в отношении роспуска Бюро и формирования вместо него новой

Из книги Морская минная война у Порт-Артура автора Крестьянинов Владимир Яковлевич

3. Начало минной войны у Порт-Артура В связи с тем. что главная задача – полное устранение угрозы со стороны русского флота – не была достигнута, японцы предприняли несколько попыток закупорить выход с внутреннего рейда Порт-Артура, затопив в узком проходе груженные

Из книги Варшавское шоссе - любой ценой [Трагедия Зайцевой горы, 1942–1943] автора Ильюшечкин Александр Александрович

Глава 11 Зайцева гора в наши дни На 238-м километре Варшавского шоссе все машины замедляют ход. Могучие ели охраняют покой братской могилы; монумент, возвышающийся на вершине Зайцевой горы, не дает потомкам забыть о страшных событиях, происходивших здесь с февраля 1942 по март

Из книги ЦРУ против КГБ. Искусство шпионажа [пер. В.Чернявский, Ю. Чупров] автора Даллес Аллен

Глава 17. Разведка и наши свободы Время от времени нас предостерегают: разведывательная служба и служба безопасности могут стать угрозой для наших свобод, а секретность, в условиях которой эти службы должны в силу необходимости действовать, явление само по себе

Из книги Императорский Балтийский флот между двумя войнами, 1906–1914 гг. автора Граф Гаральд Карлович

Глава III. В Минном офицерском классе в Кронштадте. На эскадренном миноносце «Туркменец Ставропольский». В охране императорской яхты «Штандарт» (1907–1908 гг.) Вот и Кронштадт! Прежде я его совсем не знал. Там бывал лишь проездами – из военной гавани на пристань

Из книги Великая Отечественная: Правда против мифов автора Ильинский Игорь Михайлович

МИФ ПЯТЫЙ. «Начало Великой Отечественной войны было очень трудным для Советского Союза, наши войска беспорядочно отступали, многие сотни тысяч солдат и офицеров оказались в плену, гитлеровцы разрушали наши сёла и города прежде всего потому, что внезапность нападения

Из книги Господа офицеры и братцы матросы автора Шигин Владимир Виленович

Глава седьмая Братцы матросы Когда-то адмирал Нахимов весьма точно определил значение матросов как главного движителя на корабле. Как же жилось и служилось десяткам тысяч матросов на кораблях и судах российского парусного флота? Не кривя душой скажем: российские

Из книги Флот, революция и власть в России: 1917–1921 автора Назаренко Кирилл Борисович

Глава II Офицеры и матросы в 1917–1921 гг Вопрос о политической роли вооруженных сил и о структуре управления ими напрямую связан с подбором их личного состава. В дореволюционное время командный состав флота был сравнительно однороден: в расчет следовало принимать только

Российской Империи и РККФ .

На Балтийском флоте в 1908 году были сформированы 1-я минная дивизия в составе 37 эсминцев и 2-я минная дивизия в составе 10 эсминцев и 16 миноносцев. В 1916 году, в ходе Первой мировой войны обе эти дивизии были сведены в одну. В 1922 году минная дивизия Балтийского флота была расформирована. На Черноморском флоте минная дивизия в составе 1 крейсера, 17 эсминцев и миноносцев и 4 подводных лодок была сформирована в 1911 году. В 1914 году она была переформирована в минную бригаду. В 1920-1921 годах минная дивизия в составе 10 эсминцев и 5 миноносцев существовала в составе Волжско-Каспийской военной флотилии , затем она была переформирована в отдельный дивизион эсминцев Морских сил Каспийского моря .

В 1940-х годах в Военно морском флоте ВС Союза ССР создавались дивизии эсминцев как соединения лёгких сил флота .

Примечания

1. // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. - СПб. ; [ М. ] : Тип. т-ва И. Д. Сытина , 1911-1915.
2. Минная дивизия // Военная энциклопедия / И. Д. Сергеев . - Москва: Военное издательство, 2001. - Т. 5. - С. 139. - ISBN 5-203-1876-6.

Силы и средства для защиты позиции

Средства обороны

Средства обороны Моонзундской позиции состояли из Морских сил Рижского залива, минных заграждений, батарей, сухопутного гарнизона, инженерной подготовки островов, морской авиации и постов службы связи.
Командующим Морскими силами Рижского залива во время операции 1917 года состоял адмирал Бахирев; в предписании ему Командующего флотом, от 20 июля / 2 августа 1917 г., за № 1004 оп., указывалось: «В случае начала операции германского флота на Рижский залив поручаю Вам принять на себя общее командование Морскими Силами Рижского залива и Моонзундской позиции для объединения их действий, как то ранее было предположено» 1 .

Свое назначение адм. Бахирев объясняет так: «Обстоятельства могли потребовать усиления сил Рижского залива другими, частями флота, и возможны были трения между вновь пришедшими флагманами и постоянно находившимся в заливе начальником Минной дивизии, который все время был младшим во флоте адмиралом (сначала был адм. Разводов, затем адм. Старк).
Между тем при появлении врага всем руководить должно было лицо, уже ознакомившееся с положением дел в заливе. Я был старшим из флагманов в действующем флоте, и потому, полагаю, выбор начальства остановился на мне».
Командующему Морскими силами, кроме находившихся в заливе судов, в оперативном отношении были подчинены база Рогекюль и Церельские батареи. Начальник же Моонзундской позиции, несмотря на приведенное выше предписание, по-видимому, оставался в непосредственном подчинении Командующему Флотом. Ввиду затруднительности, вследствие недостатка командного состава, сформировать специальный штаб для Командующего Морскими силами, ему во время пребывания его в заливе был непосредственно подчинен штаб Минной дивизии, помещавшийся на транспорте «Либава», стоявшем на рейде в Куйвасте на бочке, соединенной телефоном с юзом и берегом 2 .

Морские силы Рижского залива (См. приложение I)

В состав Морских сил Рижского залива входили линейные корабли «Гражданин» и «Слава». Усилить их другими линейными кораблями не представлялось возможным, так как работы по углублению Моонзундского канала были прекращены в 1917 году, в предыдущем же году глубина в нем была доведена только до 26,5 фута, хотя предполагалась значительно больше; между тем лин. кораблям «Андрей Первозванный» и «Республика» не считалось возможным уменьшить осадку для прохода этим каналом.
Опыт разгрузки этих кораблей производился в августе 1916 г. и не дал положительного результата. Ценность их в Моонзунде была бы огромна, так как дальность их 12" артиллерии при тяжелых снарядах достигала 135 кабельтовых 3 , в то время как на «Славе» дальность была доведена только до 115 кабельтовых, а на «Гражданине» оставалась старая - всего 88 кабельтовых 4 .
Из крейсеров к началу операции в Моонзунде находился один «Баян». Уже во время наступления немцев пришли «Адмирал Макаров» (4 октября) и «Диана» (16 окт.). Адмирал Бахирев, предполагая, что неприятель имеет протраленный фарватер вдоль южного берега Ирбёнского пролива и ввиду возможности прорыва через пролив легких крейсеров и миноносцев, усиленно хлопотал о присылке в Рижский залив сравнительно быстроходных и с сильной скорострельной артиллерией крейсеров «Богатырь» и «Олег», но ему было в этом отказано 5 .

Минная дивизия во главе с ее начальником все навигационное время, начиная с 1915 года, проводила в Моонзунде, но часть миноносцев постоянно отрывалась для выполнения разных поручений в Финском и Ботническом заливах; кроме того, постоянная служба в море вызывала необходимость переборки машин, различных исправлений, а иногда и более крупного ремонта, что также отвлекало часть миноносцев в Ревель и Гельсингфорс; более мелкие работы исполнялись в Рогекюле. К началу операции в Моонзунде находились под командою начальника Минной дивизии адм. Старка до десяти «Новиков» (XI, XII и XIII дивизионы) и одиннадцать эскадренных миноносцев старого угольного типа (IV, V и VI дивизионы). В ближайшие затем дни подошли еще два «Новика» («Гавриил» и «Капитан Изылметев») и два старых миноносца. Кроме того, было несколько небольших миноносцев Дивизии сторожевых судов.
Подводных лодок к началу операции было всего три - английские «С 26», «С 27» и «С 32». Перед тем были еще недавно вступившие в строй наши лодки типа «А Г», но «благодаря малой опытности личного состава и, вероятно, несовершенству механизмов они часто выходили из строя» 6 . Относительно же английских подводных лодок командовавший Морскими силами залива говорит: «Самою исправною частью были английские подводные лодки «С», о которых могу отозваться лишь с величайшею похвалою: все поручения исполнялись ими точно, не только безропотно, но и с. полным желанием принести военную пользу» 7 . По просьбе адм. Бахирева неисправные лодки, когда была возможность, заменялись другими. Так, однажды был прислан «Леопард», который, несмотря на свою большую величину, блестяще выполнил данное ему поручение по наблюдению за входом в Западную Двину. Присланный же в другой раз «Кугуар» 7 сентября вследствие; неисправности отказался выйти на данную ему работу.
В Рижском заливе находились также канонерские лодки «Хивинец», «Храбрый» и «Грозящий»; заградители «Амур», «Волга» и «Припять»; тральщики, сторожевые суда, теплоходы, дозорные катера, транспорты и различные вспомогательные суда.
Дивизии траления и сторожевых судов, у которых зимний ремонт сильно задержался, ввиду большой работы в Балтийском море, Финском и Ботническом заливах могли уделить только незначительную свою часть в Рижский залив; между тем надобность в этих судах, особенно после появления в заливе неприятельских подводных лодок и падения Риги, очень увеличилась. Транспорты к Менто, в Аренсбург и Пернов уже нельзя было посылать без конвоя, и потому наличные сторожевые суда только и заняты были этим делом и отвлекались от своих прямых обязанностей. Адмирал Бахирев несколько раз просил Командующего флотом об увеличении числа мелких судов, причем в юзограмме от 22 сентября / 5 октября указывал, что для надобностей залива остаются всего два сторожевых судна.
С такими же просьбами он обращался и относительно тральщиков; даже 28 сентября /11 октября, накануне появления немцев, он доносил, что у него остался только один тральщик «Минреп» и последняя русская подводная лодка вышла из строя.
Что касается состояния, в каком находились наши суда, то на больших кораблях состояние машин было относительно удовлетворительное; миноносцы же и мелкие суда были в такой мере издёрганы, что, за весьма малым исключением, требовали постоянных переборок и исправлений в Рогекюле и даже в Ревеле и Гельсингфорсе после небольших походов и даже стоянок в Аренсбурге и Куйвасте.
Вообще, в смысле техническом, суда Рижского залива, как и весь русский флот в 1917 году, благодаря плохо законченным ремонтам и почти отсутствию постоянного, правильного наблюдения командного состава за материальной частью были в значительно худшем состоянии, чем в предыдущие годы. Адмирал Бахирев приводит несколько примеров, характеризующих состояние материальной части. Так, 8 сентября миноносцы, дважды атакованные гидропланами, не могли открыть огня из своих аэропушек; миноносец сторожевой дивизии, поставленный ночью к вехе для указания места ее, не мог открыть прожектора. Когда 17 октября для окончательного уничтожения лин. корабля «Слава» по нему было выпущено несколько мин Уайтхеда, взорвалась только одна. Расследование показало, что взрыва остальных не произошло вследствие небрежного хранения мин и отсутствия ухода за ними.
Канонерская лодка «Хивинец», все время стоявшая в Гельсингфорсе и никем не беспокоимая, пришла в Рижский залив с таким числом часов (до 800) работы котлов, что сразу начала просить о временном выводе ее из строя. Много подобных случаев было с механизмами и котлами. Часто работы, которые раньше производились судовыми средствами и продолжительность которых определялась часами, теперь передавались мастерским и тратилось время на переход из Куйваста в Рогекюль и обратно. «Кадры опытных кондукторов и сверхсрочнослужащих были уничтожены, и вообще молодежь старалась вытеснить стариков с кораблей».
«Корабли, с весны базировавшиеся на Моонзунд, благодаря стараниям бывшего начальника дивизии контр-адм. Развозова в смысле военном, т. е. стрельбе, артиллерийской и минной, постановке мин заграждения и т. п., можно сказать, были обучены удовлетворительно; к сожалению, того же нельзя сказать про суда, пришедшие в конце лета» 8 .
В качестве необходимой базы для судов Рижского залива строился порт в Рогекюле. Он был соединен железной дорогой через Гапсаль с Ревелем; в нем произведены были дноуглубительные работы, возводились молы, защищавшие гавань и образовавшие большую причальную линию; имелись кое-какие мастерские и склады.

Минные заграждения

Наиболее существенным средством для защиты позиции как от прорыва, так и против различных действий неприятельского флота являлись минные заграждения, выставленные как в проливах, так и на подходах к ним и во внутренних водах самой позиции, ежегодно возобновляемые, начиная с весны, и усиливаемые в течение всего лета.
Самым важным из заграждений считалось заграждение Ирбенского пролива, на которое было употреблено огромное количество средств и усилий.
Это заграждение включало в себя две позиции: Ирбенскую и Домеснесскую. Северный предел первой ограничивал собой маневренное пространство, так называемый «маневренный мешок». Домеснесская позиция, состоявшая из четырех линий заграждения на направлении Домеснес - банка Вост. Калькгрунд, общей глубиной в пять миль, замыкала его с востока. Обе позиции, в большой своей части, покрывались дальностью 12" орудий Церельской батареи.
По поводу этого заграждения адмирал Бахирев пишет в своем отчете: «В самом Ирбенском проливе давно уже было поставлено и поддерживалось минное поле, которое отнюдь нельзя было считать минною позицией: 1) южный берег пролива принадлежал неприятелю и сильно укреплен; 2) большая площадь поля давала возможность неприятелю все время производить тральные работы, и мы не могли уловить момента, когда он действительно намерен форсировать проход; к тому же, благодаря этому полю, мы лишены были возможности постоянного наблюдения за неприятельскими тральщиками; 3) эти тральные работы неприятель мог производить совершенно без поддержки своего флота; 4) при прорыве неприятель, благодаря устройству нашей позиции, все время гарантирован от наших атак миноносцами и подводными лодками, так как его защищали наши заграждения, поставленные параллельно берегу (это была, мое мнение, громадная ошибка); 5) неприятель имел возможность сделать вдоль самого своего берега протраленный фарватер и следить за его исправным состоянием; 6) мы не имели возможности высылать из Рижского залива неожиданно для неприятеля наши миноносцы и подводные лодки к W-ту в море и, следовательно; 7) это поле лишало нас возможности производить разведки в Балтийском море из Рижского залива.
Таким образом, в Ирбенском проходе минной позиции у нас не было, было лишь минное поле, засыпанное и засыпаемое минами: неприятель тралил, мы подбавляли мин. Тем не менее обстановка заставляла продолжать такую позиционную борьбу» 9 .
Перед входом в Моонзунд с юга было также поставлено минное заграждение, как для защиты от прорыва неприятеля к Куйвасту, так и для того, чтобы затруднить маневрирование его флота в случае боя с нашими батареями и судами, отступившими к Куйвасту. По сторонам этого заграждения был оставлен проход для наших судов.
Также было выставлено заграждение со стороны моря у подходов к Соэлозунду; самый же пролив оставался незагражденным, чтобы дать возможность беспрепятственного выхода в море нашим миноносцам. Его предполагалось заградить как минами, так и затоплением в нем парохода, лишь при непосредственной угрозе со стороны неприятеля 10 .

Батареи

Из батарей, сооруженных на островах позиции, первое место по своему значению занимала батарея на мысе Церелъ (№ 43) из четырех 12" орудий в 50 калибров, на унитарных башенных установках, за бетонными брустверами. На нее возлагалась защита Ирбенского прохода и его заграждений от неприятельского траления, а также содействие нашим судам в борьбе их с прорывающимся флотом противника. Немного севернее ее, на том же полуострове Сворбе, у деревни Каруст, находилась батарея (№ 40) из четырех 120 m/m пушек в 50 кал., снятых с броненосных канонерок Амурской флотилии, и у мыса Менто - батарея (№ 41) из четырех 130 m/m орудий в 50 кал.
Подход к Соэлозунду со стороны моря защищали батареи: на северо-восточном берегу о. Эзеля, на мысах Хундва и Ниннаст (№ 45 и 46), - каждая из четырех 6» орудий в 45 кал., и на юго-западной оконечности о. Даго, у деревни Серро (№ 34), из четырех 120 m/m орудий в 50 калибров. На первые возлагалось, по-видимому, также и воспрепятствование десанту в наиболее удобном для него, а потому и угрожаемом месте, именно в бухте Таггалахт; однако, вынесенные на наружные мысы, они первыми подвергались огню судовой артиллерии, почему выполнить эту роль не смогли бы. Вероятно, они выполнили бы ее удачнее, если бы были расположены в глубине бухт Таггалахт и Мустельгам.
Далее к северу, на северо-восточной и северной стороне о. Даго, для обороны подступов к Передовой позиции и защиты левого фланга ее, а также для помощи флоту в случае боя, были батареи: на Дагерорте, у дер. Гермуст (№ 47, из четырех 6" в 45 кал.), на полуостр. Симпернесс (№ 39 из четырех 12" в 52 кал.) у маяка Тахкона, и немного восточнее (№ 38 из четырех 6" в 50 кал.). Последние вместе с тем прикрывали подход с севера к Моонзунду, для чего служила также батарея № 30 на сев.-зап. оконечности о. Вормс из четырех 6" в 45 кал., и к северо-востоку, перед входом в Нукке-Вормский пролив, на мысе Диргамн - № 37, из четырех 6" в 50 кал.
Южный вход в Моонзунд защищался двумя батареями на юго-вост. оконечности о. Моон у дер. Вой: № 36 из пяти 10" орудий в 45 кал. и № 32 из четырех 6" в 45 кал., и батареей на мысе Вердер № 33 из четырех 6" в 45 кал.
Для борьбы с воздушными судами противника в наиболее ответственных и составлявших для них приманку местах на берегу были установлены аэробатареи; помимо большинства батарей с крупными орудиями защищались ими аэростанции в Кильконде и Аренсбурге, а также база Рогекюль.
Все постоянные батареи комплектовались морскими командами. Кроме того, на вооружении Моонзундской позиции имелось несколько батарей и сухопутной полевой артиллерии.
Не вдаваясь в подробности о состоянии батарей, мы сошлемся на отзыв сухопутного исследователя Моонзундской операции: «Инженерные работы на всех батареях не были вполне закончены, бруствера остались недоделанными, батареи не имели маскировки, дальномеры не оборудованы» 11 . На батарее № 36 (10" на о. Моон) только два орудия были установлены на бетонных основаниях, остальные - на деревянных.
В частности, относительно Церельской батареи адм. Бахирев пишет:
«Для защиты собственно Церельского прохода была поставлена 12" Церельская батарея, которую, из-за отсутствия прикрытия (работы начались только осенью), нельзя было считать законченною, и для защиты ее и отчасти подступов к Аренсбургу - несколько мелких и потивуаэропланных батарей на полуострове Сворбе.
Предположенное капитаном 1-го ранга Кнюпфером оборудование новых батарей на Сворбе не было исполнено, вследствие неимения средств и чрезмерных требований, предъявленных командами за выполнение работ. После нападения 17-го (30) сентября неприятельских аэропланов и происшедшего взрыва 12" погреба выбыло из строя 7 офицеров и 114 матросов разной специальности. Не все специалисты (и то поздно) были заменены, а из офицеров никто: их заменить было некем» 12 .

Задания сухопутным силам позиции

По плану кампании на 1917 год, на сухопутные силы возлагалась защита островов в согласии со следующими руководящими указаниями начальнику Моонзундской позиции.
1. Не допустить прохождения неприятельских кораблей, пользующихся фарватерами, лежащими в пределах огня батарей позиции, во внутренние воды Моонзунда.
2. Безусловно обеспечить находящиеся на внешних берегах островов позиции батареи, гидростанции, посты связи и другие, имеющие военное значение сооружения от возможных попыток противника высадкой небольшого десанта или каким-либо иным образом разрушить или захватить их.
3. Своевременно обнаружить приближение неприятельского флота к позиции, принять предупредительные меры против возможной высадки и, если таковая началась, ликвидировать ее всеми имеющимися в распоряжении силами и средствами.
В то же время, признавая за островом Эзель наибольшее стратегическое значение для позиции, начальнику последней поставлено задачами:
1. Недопущение производства противником десанта на островах Эзель и Даго.
2. Самое упорное удержание полуострова Сворбе.
3. Энергичная оборона островов Эзель и Даго с целью удержания в наших руках Моонзундского островного района.
4. В случае потери островов Эзель и Даго - самая упорная оборона островов Вормса и Моона и недопущение десанта на материк в пределах границ Моонзундского района.

В частности, полуостров Сворбе должен обороняться особенно упорно, имея в виду, что с его удержанием. связан вопрос о воспрепятствовании противнику прорваться через Ирбенский пролив. Поэтому, даже в случае отхода частей, обороняющих другие участки побережья, Сворбский укрепленный район должен удерживаться. В этом случае подвоз всего необходимого для гарнизона должен быть организован морем и обороне его будет оказана поддержка нашими морскими силами 13 .

Начальник укрепленной позиции

Управление всеми сухопутными силами и средствами позиции сосредоточивалось в руках начальника ее (каким в описываемое время состоял контр-адмирал Д. А. Свешников), подчиненного непосредственно Командующему Флотом. Начальником его штаба, находившегося в Аренсбурге, состоял офицер сухопутного Генерального штаба.
Нахождение во главе сухопутной обороны адмирала, в подчинении которого ни одного судна действующего флота не состояло, а были почти исключительно сухопутные войска и береговые батареи, укомплектованные моряками, признавалось некоторыми из сухопутных нецелесообразным. Командированный в апреле 1917 года на Моонзундскую укрепленную позицию подполковник Ген. штаба Щербаков в своем докладе писал:
«Ввиду того, что адмиралу приходится командовать исключительно сухопутными войсками, полагал бы назначить начальником Моонзицйи сухопутного начальника. Это не только мое личное мнение, но и голос всех войсковых начальников, с которыми мне приходилось говорить. Зачастую задавали вопрос: «Неужели же у нас нет способных генералов, кои командовали бы сухопутными войсками, и явилась потребность назначить прямым начальником моряка, который не знает нашей службы и не понимает нас?» 14
Далее, в том же докладе, высказывается нежелательность оставления существовавшего подчинения начальника позиции Командующему Флотом, которому «трудно руководить действиями на Моонзиции в то время, когда ему, быть может, придется выйти в море и вести бой.
Наиболее желательно подчинить начальника Моонзиции Командующему армией и считать Моонзицию передовой позицией сухопутного фронта».
По поводу приведенного мнения начальник военно-морского управления штаба Северного фронта кап. 1 ранга Альтфатер высказывается в своем отзыве, что все задачи позиции вытекают из тех общих боевых заданий, которые возложены на флот, и, следовательно, все стратегическое значение Моонзундской укрепленной позиции является целиком чисто морским; выполнение всех общих и частных задач, возложенных на Моонзундскую позицию, находится в непосредственной связи с операциями Флота, всецело от них завися.
«Исходя из изложенного, является совершенно понятным, почему во главе позиции стоит, а по существу дела и должен всегда находиться, морской офицер».
Кап. 1 ранга Альтфатер не соглашается также с выводом подполк. Щербакова, что начальник позиции должен быть подчинен Командующему 1-й армией.
«Из указанного выше стратегического значения Моонзундской позиции, нужной только флоту для успешного выполнения поставленных ему боевых задач, явствует, что Моонзундская позиция есть составная и неотделимая от флота часть, связанная с ним общностью операций и целей и имеющая с Командующим 1-й армией связь не многим больше, чем с Главным Начальником Двинского военного округа.
Вопрос правильного и рационального управления Моонзундской позицией, по моему мнению, сводится к тому, чтобы на острове Эзель, где сосредоточены почти все сухопутные войска, находился сухопутный начальник, подчиненный Начальнику Моонзундской позиции, причем последний должен находиться не на острове Эзель (в Аренсбурге), как то имеется сейчас, а в Гапсале, являющемся естественной базой всей позиции.
При этом условии войска будут подчинены непосредственно сухопутному начальнику, находящемуся на Эзеле, оборона коего от десанта является задачей сухопутной, но задачей не общей в отношении всех задач, возложенных на Моонзундскую позицию, а частной, почему в свою очередь этот начальник должен быть подчинен начальнику Моонзундской позиции - морскому офицеру, находящемуся в Гапсале и управляющему позицией, а не командующему войсками острова Эзеля, как то невольно происходит при условии нахождения его на этом острове.
Сухопутным начальником на острове Эзель должен быть начальник 107-й пех. дивизии, которая составляет гарнизон Эзеля.
Считаю необходимым добавить, что такое именно решение этого вопроса принято уже Командующим Флотом Балтийского моря и в настоящее время происходит переселение Начальника Моонзундской позиции с его Штабом в г. Гапсаль, а на острове Эзель - Начальником его гарнизона и обороны - остается Начальник 107-й пех. дивизии с его Штабом» 15 .
Последнее, однако, не подтвердилось, так как адмирал Свешников и его штаб продолжали находиться в Аренсбурге и спешно перебрались в Гапсаль в разгар самой операции (отзыв Альтфатера датирован 25 мая), когда уже начальником обороны был экстренно назначен из Гельсингфорса ген. Генрихсон.
Я остановился на этой полемике несколько подробнее, так как она является характерным примером традиционного спора за власть между сухопутными и моряками.

Но как на руководство боевыми действиями, так и на подготовку к ним помимо профессии начальника оказывают не меньшее влияние его личные качества. Имеющиеся материалы не дают достаточно данных для оценки деятельности начальника позиции адм. Свешникова ни в той, ни в другой области. Есть, правда, весьма отрицательная, но односторонняя характеристика его в частном письме бывшего его начальника штаба полковника Васильева 16 , утверждающего, что позиция, доколе во главе ее стоит адм. Свешников, не представляет собой какую-либо силу сопротивления. Это письмо (от 10/23 августа 1917 г.), написанное с большой страстностью и в резких выражениях, во всяком случае, указывает на существование распри между начальником позиции и начальником его штаба, распри, повлекшей за собой замену последнего незадолго до начала операции.
Внезапное назначение в самом начале операции генерала Генрихсона для руководства боевыми действиями на Моонзундской позиции, с подчинением ему адм. Свешникова, свидетельствует, однако, о недостатке доверия со стороны высшего начальства к способности последнего руководить обороной позиции.

Сухопутный гарнизон островов

Гарнизон островов позиции состоял из частей 107-й и впоследствии 118-й пехотных дивизий, небольшого количества конницы, полевой артиллерии и инженерных войск. По боевому расписанию, к 23 сентября (6 октября) состояло всего в районе Моонзундской укрепленной позиции: 15 батальонов, 5 эскадронов, 140 пулеметов и 60 мелких орудий.
Так как главной задачей сухопутных войск являлось воспрепятствование десанту противника и в случае его высадки распространению его в глубь берега, то на о. Эзель, как наиболее угрожаемом, была сосредоточена большая часть гарнизона, распределенного по участкам побережья с резервом в Аренсбурге: пехотные полки - 425-й Каргопольский, 426-й Повенецкий и 472-й Масальский, 3 роты Гвардейского экипажа, 3 сотни пограничников, несколько батарей и около двух рот сапер. На о. Даго был один 427-й пех. Пудожский полк, одна полевая батарея, одна сотня пограничников и взвод саперов. Гапсаль являлся базой всей позиции. На побережье всего района находился еще один пехотный полк - 470-й Данковский и одна сотня пограничников.
Адм. Бахирев указывает, что «гарнизон на островах также нельзя было считать достаточно сильным, и Командующий Флотом на приказание Главнокомандующего Северным фронтом усилить гарнизон Пернова и его района, выделив части из крепости Петра Великого и Моонзундской позиции, ответил ему юзограммою 30-го августа (12 сентября), что выделение частей невозможно, так как крепость и позиция требуют не только оставления всех частей, но и укрепления их, что, помимо этого, части не укомплектованы, а некоторые не окончили формирование» 17 .
Усиление гарнизона, притом лихорадочным темпом, началось уже в разгар боевых действий и почти не принесло уже пользы.

Инженерная подготовка

Что касается до сухопутных позиций на островах, то к весне 1917 года «инженерная подготовка состояла в том, что на некоторых участках побережья были построены окопы». В то же время была спроектирована целая сеть узлов сопротивления как непосредственно в районах возможного десанта, так и в тылу. Но весной к постройкам спроектированных позиций еще приступлено не было. По отзыву вышеупомянутого доклада подп. Щербакова: «В общем инженерная подготовка Моонзиции сводится к нулю, так как даже законченные окопы пригодны лишь для стрельбы с колена и не имеют ни блиндажей, ни убежищ» 18 .

И в дальнейшем постройка позиций производилась, по-видимому, недостаточно интенсивно, судя по упомянутому выше письму начальника щтаба позиции от 10/23 августа: «Строящиеся позиции почти не подвигаются. Ведь стыдно сказать, что за все лето вырыто на Сворбе 5-6 окопов». И к началу операции «все вообще работы на Эзеле и Даго не были закончены даже наполовину. Большая часть окопов была доведена до профиля «с колена», проволочных заграждений во многих местах не поставлено, обстрелы не расчищены» 19 .

Морская авиация располагала на Эзеле четырьмя авиастанциями: у Кильконда - 2 отряда, 12 аппаратов; на м. Цёрель - 2 отряда, 12 аппаратов; в Аренсбурге - 1 отряд, 6 аппаратов и на пол. Вердер - 1 отряд, 6 аппаратов 20 . Базой для всех служил Кильконд. Выдвинутое вперед положение базы, впереди линии сухопутной обороны, делало ее совершенно беззащитной в случае высадки неприятеля в б. Таггалахт, и в действительности ее пришлось бросить со всеми мастерскими и большими запасами бензина в самом начале операции.
На Даго авиастанции имелись у Тахконы и в Гогенхольме на Дагерорте; база для них находилась в Гапсале.
Командовавший Морскими силами Рижского залива по поводу авиации в своем отчете говорит: «Воздушные аппараты, несмотря на имение у нас нескольких отличных летчиков, по техническим качествам уступали немецким, которые брали верх также и своим количеством. Число истребителей было недостаточно. Аппараты часто портились, и исправление их задерживалось. За несколько дней до высадки немцев на Эзеле, именно 26-го сентября (9 окт.), мне пришлось юзограммою № 188 донести Командующему Флотом, что, вследствие неисправности гидропланов, летчики на Сворбе не могут вылетать, чтобы распознать появившиеся неприятельские корабли, и просить о присылке исправных, взяв их с мест, где они менее нужны. Бухта, выбранная кем-то для гидропланов на рейде Куйваст, оказалась годною для подъема их только в тихую погоду и когда нет зыби. В самом начале существования базы (поста?) один аппарат из имеемых двух, пробуя летать, сломался».

Служба связи

Переходя к службе связи, я ограничусь также отзывом адм. Бахирева.
«Посты службы связи, одной из наиболее исправных и сохранивших порядок частей Рижского залива, были расположены в Аренсбурге и от Цереля по западным пунктам островов Эзель и Даго. На южном же берегу Эзеля их не было, и когда в Рижском заливе появились неприятельские подводные лодки, нам самим пришлось установить пост на Кюбосаре, для чего были назначены сигнальщики с больших кораблей [мое распоряжение 26-го августа (9 сент.)], и 7-го (20) сентября пост открыл свои действия. Около этого же времени служба связи оборудовала пост Вейланд.
Начальник службы связи кап. 1-го ранга Новопашенный шел навстречу нашим нуждам, и просьбы наши им исполнялись, если к тому представлялась возможность. Разведок фактически мы производить не могли, но все же достаточно осведомлены были о движении и возможных намерениях противника из его телеграмм.
Жаль только, что последние по причинам, изложенным ниже, не всегда своевременно получались».

Моральное состояние защитников Моонзунда

Перечислив в беглом обзоре средства, имевшиеся для обороны Моонзундской позиции, я не коснулся в их характеристике главного фактора при ведении всяких
военных действий, именно морального состояния войск. Я считал нужным выделить его особо, как ввиду исключительно важного значения его, так и для того, чтобы исследовать его одновременно для разных родов службы, как на кораблях, так и на сухом пути, так как действия и моряков и сухопутных были чрезвычайно тесно связаны и в равной мере влияли на исход всей операции; кроме того, и главнейшие причины, влиявшие на дух войск, были для них общими.
Моральное состояние русских вооруженных сил, переживавших в 1917 году на вооруженных фронтах длившейся уже три года войны революцию, охватившую огромную империю, неизбежно подвергалось глубочайшим потрясениям. В частности, в отношении Моонзундской операции, для объективной оценки морального состояния вооруженных сил, защищавших позицию, необходимо помнить, что эта операция происходила на седьмом месяце революции, когда авторитет Временного правительства у населения и в войсках совершенно уже упал; когда коллективная воля трудящихся требовала от Советов захвата власти; когда обострившиеся классовые и национальные противоречия в населении бывшей Российской империи, местами переходившие уже в гражданскую войну, неизбежно выявляли такие же непримиримые противоречия и в составе русских вооруженных сил, в первую очередь - между командным и некомандным их составами. До Моонзундской, операции Россия и ее вооруженные силы болезненно пережили уже такие события, как неудачное июльское наступление на юго-западном фронте, как выступление Корнилова, падение Риги...
Нижеприводимые отзывы начальников, руководивших действиями наших вооруженных сил во время Моонзундской операции, следует рассматривать не только как рисующие фактическую картину морального состояния подчиненных им частей, но и как отражающие в себе настроение и отношения к событиям их самих и главной массы командного состава. Среди этих отзывов,
несомненно, наибольший интерес представляет отзыв главного руководителя морской обороной Моонзундской позиции во время операции адм. Бахирева, который мы и помещаем в первую» очередь.

Отзыв адм. Бахирева. Команда

Что самое тяжелое, при разработке планов операции и при выполнении их - нам приходилось принимать в расчет и моральный элемент, который нельзя было считать равной силы с противником: уже опыт с нашей армией показал, насколько в этом смысле мы мало надежны.
«Команда, под влиянием агитации, не доверяла офицерам; при постоянной близости к неприятелю результатом этого явилась излишняя нервность, в опасные минуты переходящая в растерянность, а в трудные превращавшаяся даже в панику (случай с «Громом» 1(14) окт., со «Славой» 4 (17) окт.). Чего раньше не замечалось, на походах в теплую и ясную погоду, вдали от неприятеля и в местах, где присутствие заграждений трудно предполагать, весьма многие одевали капковые жилеты. Во время стоянки в Аренсбурге мало кто ложился спать. Забота о своей безопасности доходила до того, что XI дивизион эск. миноносцев при стоянке на Аренсбургском рейде, где, кажется, бояться мало чего было, для своей охраны требовал катера и даже нарядил делегацию для поиска подходящих барказов. Главнейшею заботою «Славы», по приходе ее на Куйвастский рейд, были постоянные запросы о глубине в Моонзундском канале.
Дисциплина, можно сказать, отсутствовала, и в команде было сознание полной безответственности и уверенность, что она все может сделать со своими начальниками.
Судовые комитеты желали вмешиваться во все, в чисто военную часть, и даже требовали своего присутствия при наборе и разборе оперативных телеграмм. На некоторых кораблях такой контроль был осуществлен и даже вскрывались секретные пакеты. Когда немцы обратили свое внимание на Рижский залив, неприятельские агенты и их приспешники, конечно, повели более усиленную пропаганду среди команд. Распускались невероятные слухи о положении внутри страны, на фронтах, указывали точную сумму, за которую генералами была продана Рига. Если стать на точку зрения команды, верившей этим вздорным слухам, требование контроля делается легко объяснимым. Но все дело в том, что при осуществлении его секрет уже переставал оставаться секретом и, главное, к этому делу примазались бы темные силы с нечистыми от немецких денег руками. На этом же основании я уже раньше докладывал Командующему Флотом о недопустимости передаваемых шифром приветственных и подбадривающих радиотелеграмм, посылаемых кораблями друг другу. (Замечательно, что в этих телеграммах более всего желали лечь костьми в Рижском заливе корабли, не могшие пройти Моонзундом.) Против оперативного контроля я боролся всеми возможными мерами и, наконец, добился, чтобы он был уничтожен на тех кораблях, где уже существовал.
Политиканство распространилось вовсю: чуть не ежедневные сборы делегатов с кораблей, вечные переговоры по семафору и клотиковыми лампочками, частые митинги на берегу, общие собрания на кораблях только отвлекали людей от дела, которое и так-то не особенно спорилось, и держали и без того нервничающие команды в еще более напряженном состоянии.
Некоторые командиры миноносцев, чтобы хоть немного направить умы людей к настоящему военному делу, просились на несколько дней перейти ближе к неприятелю, к Сворбе или в Аренсбург, где чаще были налеты неприятельских аэропланов.
Юзограммы и телефонограммы политического и распорядительного (от разных комитетов) характера передавались в первую очередь; чисто оперативные задерживались, так что мне несколько раз, и словесно и по юзу, пришлось просить распоряжения Командующего Флотом о прекращении этого беспорядка».
«30-го августа (12 сент.) общее собрание доверенных делегатов морских и крепостных сил Рижского залива потребовало от меня учреждения оперативного контроля, и когда я на это не согласился, оно по телефону обратилось с этим требованием к Командующему Флотом, причем в разговоре указало, что общее собрание команд находит обоснованным не доверять мне до принятия выборного контроля (к сожалению, о выраженном мне недоверии я узнал много позже). Командующий Флотом имел после этого разговор с ними и со мною, просил дело уладить».
По поводу домогательств учреждения оперативного контроля имеются указания и других источников. 26 сент. в Штабе Командующего Флотом была получена резолюция команд Морских сил Рижского залива, в которой было выражено требование образования особого комитета при командующем Морскими силами залива, для контроля по всем частям, борьбы со шпионажем и пр.
Резолюцию привезла делегация, которая заявила Центральному Комитету Балтийского флота (Центробалту), что если ей не дадут удовлетворительного ответа, то она уедет ни с чем, а контроль будет введен во всяком случае и противодействия могут повести к эксцессам. По словам приводимого источника: «Ц. К. Б. Ф. понимает, что контроль над оперативной частью весьма опасен с военной точки зрения, но бессилен настоять на этом. Кажется, обратится к Центрофлоту в Петроград».

Далее там же:
«Командир «Грозящего» пишет, что отказывается от ответственности за корабль, ибо над ним учинен полный контроль» 21 .
Возвращаюсь к отчету адм. Бахирева:
«3-го (16) сентября на «Славе» в судовом карцере командою был арестован старший инж. механик капитан 2 ранга Джелепов за отказ дать подписку на резолюции ее относительно происходивших в то время событий. На
следующий день мне пришлось его на миноносце отправить в Гельсингфорс на «Кречет», в распоряжение Штаба Командующего Флотом. Командир «Славы» кап. 1-го ранга Антонов незадолго до боя докладывал мне, что он вообще в своей команде не уверен и что во время какой-либо операции возможен случай, что команда решит не идти в назначенное место и в случае неисполнения ее желания перевяжет его и офицеров.
20-го сентября (3 окт,) возвращавшийся с дежурства из Аренсбурга «Победитель», под брейд-вымпелом начальника XI дивизиона эск. миноносцев кап. 2-го ранга Пилсудского, вошел на рейд Куйваст большим ходом, раскачал транспорт «Либаву» со стоявшим у его борта «Новиком» и оборвал швартовы у некоторых тральщиков и дозорных судов, бывших у пристани. По просьбе к.-а. Старка, не раз требовавшего уменьшения хода на рейдах, я объявил свое неудовольствие «Победителю» за большой ход. На это «Победитель» поднял сигнал: «Флот извещается, начальник минной дивизии страдает от качки». Большая часть судов на рейде этот сигнал отрепетовала. Мною была послана юзограмма 21-го сент. (4 окт.) № 157 р. Командующему Флотом с мотивированною просьбою об отчислении меня от должности командующего Морскими силами Рижского залива. С нарочным мною был отправлен более подробный рапорт об этом, также представлен подробный рапорт к.-а. Старка. Дело затянулось до высадки немцев на Эзель 29-го сент. (12 окт.), когда, конечно, было уже не до решения этих споров.
Падение дисциплины среди команд выразилось и во многих кажущихся мелочах, в жизни кораблей имеющих громадное значение: вахтенная служба упала, уезжали в отпуск и в бесчисленные политические и хозяйственные командировки нужные для боя люди; и т. п.
Несмотря на все это, я был уверен, и теперь мне кажется, я был тогда прав, что добрая половина судовых команд, пробывших с ранней весны в Рижском заливе, искренно желала дать отпор врагу и отстоять залив от
овладения неприятелем. На морских батареях люди очень заботились о возможности своевременного отступления, и прислуга Моонских батарей для этой цели даже требовала в свое исключительное распоряжение буксиры. С сухопутными войсками, расположенными на островах, дело обстояло, по-видимому, хуже».

Офицеры

«Общее положение дел, конечно, не могло не отразиться и на офицерах: вечные недоразумения и трения с командою, взаимное недоверие породило нервность; частые ослушания, малое желание что-либо делать и безнадежность на улучшение отнимали энергию у офицеров.
Редко, правда, но все же были разговоры среди офицеров, что все равно с такою командою ничего не поделаешь и нет никакой надежды на военный успех. Некоторые офицеры и даже командиры из-за нервного расстройства должны были покинуть свои корабли. Командир «Славы», в политическом отношении самого беспокойного корабля, кап. 1-го ранга Антонов, за стоянку в Моондзунде изнервничался, часто прихварывал; по моему докладу Командующему флотом и по совместному обсуждению с ним все-таки решено было не сменять его, так как трудно было найти охотника командовать «Славой», да и команда корабля не всякого командира приняла бы.
В количественном отношении боевые корабли офицерским составом были укомплектованы сносно; но на судах, особенно больших, был значительный процент совсем неопытных молодых мичманов, которые к тому же в училище или гардемаринских классах проходили сокращенный курс. Были и мичманы военного времени. Были случаи, что продвигались вверх офицеры, в мирное время не по своей воле ушедшие со службы и во время войны вновь принятые на нее.
На «Хивинце», перед самым началом немецкой операции, не было ни командира, ни старшего офицера, и в командование вступил совсем молодой лейтенант Афанасьев. С «Храброго» командиру, из-за его родства с генералом Корниловым, пришлось уйти (правда, его заместил достойнейший старший офицер старший лейтенант Ренненкампф). На некоторых кораблях были командиры, выбранные командами. Опыт с выборными начальниками во флоте оказался неудачным: выбирались большею частью не лучшие кандидаты, а часто из- за покладистого характера; да и сами выборы происходили не всегда без инициативы и помощи самих избираемых. В защиту некоторых известных мне выбранных командиров судов Рижского залива («Охотник», «Гром» и некоторых других) должен сказать, на своих прежних должностях это были прекрасные офицеры, из некоторых выработались бы отличные капитаны, но их большой недостаток - непрохождение всех необходимых ступеней службы и малая для командования опытность в военно-морском деле, что и сказалось в особенно трудные минуты» 22 .
Такое положение вещей, конечно, не могло не отразиться и на самом высшем командовании в Рижском заливе. В этом отношении очень показательна юзограмма адм. Бахирева, посланная им Командующему флотом после приведенного выше случая с «Победителем»; в этой юзограмме адмирал доносит:

«Случаи неисполнения приказаний имели место уже не раз за мое кратковременное пребывание в Рижском заливе. Адмирал Старк доложил мне, что более уже не в силах оставаться в должности наминдива, просит об отчислении его и теперь подал рапорт. Со своей стороны я также прошу освободить меня от командования Рижскими силами, так как, несмотря на крепкие нервы, постоянные трения и тщетные старания поддержать порядок мешают мне отдать все способности на оборону залива, заставляют напрасно растрачивать силы, и я начинаю терять надежду на успех.
Поэтому считаю себя малопригодным к ответственной должности командующего Рижскими силами в такое важное время и считаю нравственным долгом просить заменить меня более подходящим и популярным среди команды флагманом, которого можно назначить на это время из другой части флота. Предвидя Ваши возражения, доношу, что благодаря указанному выше в нужный момент я могу оказаться не на высоте, и тогда запоздавшая замена может не поправить дела. Эту юзограмму я прочитал адмиралу Старку, и он сказал, что причины, побуждающие его просить об отчислении, одинаковы с моими» 23 .
О настроении части команд, отправляемых на защиту Рижского залива, можно судить также по нижеследующей резолюции команды лин. кор. «Слава», вынесенной ею по получении известия о назначении их корабля в состав Морских сил залива:
«Весь личный состав команды линейного корабля «Слава» признает назначение нашего славного корабля, с нами вместе, в Рижский залив несправедливым, ввиду того, что «Слава» и вся команда защищала Рижские воды 16 месяцев, о чем знает не только Балтийский флот, а вся Свободная Россия, и теперь находит справедливым, чтобы пошли в Рижский залив исполнить святой долг перед Свободной Родиной один из кораблей - «Республика» или «Андрей Первозванный», так как они также могут пройти по каналу.
К тому же вся команда «Славы» никогда не отказывается, хотя бы в любой момент пришло назначение, идти в бой, который и выполнит, насколько хватит сил и насколько способна боевая мощь нашего славного корабля, но лишь только вне Рижского залива...
А также вся команда «Славы» готова идти и в Рижский залив, но лишь тогда, когда будет там защищать один из выше названных кораблей, и если ему будет нужна боевая помощь, тогда наш доблестный корабль пойдет и проявит свою боеспособность, как уже и проявлял во время 16-месячного защищения Рижского побережья, хотя и считают наш корабль вооруженным слабее других и ввиду этого посылают нас вторично в Рижский залив. Нет! мы не допустим этого, чтобы мы и наш корабль был слабее других; мы уверены, что и здесь сумеем проявить доблесть нашего корабля и будем стоять, а если будет нужно, то и помрем за свободу России».
Протест «Славы», однако, успеха не имел, и ей пришлось подчиниться, но при этом она ставила свои условия:
«Мы, вся команда лин. кор. «Слава», хотя и считаем назначение нас в Рижский залив несправедливым, но, считаясь с положением настоящего момента, мы идем исполнить наш святой долг перед Свободной Родиной и повинуемся воле Центрального Комитета и Командующего флотом Балтийского моря, а также и своих товарищей, которые, видя несправедливое решение, подтверждают, что должна идти в Рижский залив «Слава», и не отдают себе отчета, что они идут против совести и даже насильствуют.
Но мы, исполняя Ваше постановление, также в свою очередь требуем:

1) В Рижский залив мы идем лишь до окончания навигации 1917 года, но не на зимнюю стоянку.
2) Всех больных нашей команды, находящихся в продолжительных отпусках на поправке здоровья, исключить из списков состава команды и срочно заменить здоровыми.
3) Немедленно произвести медицинский осмотр всей Славской команде и всех признанных неспособными нести корабельную службу также заменить здоровыми.
4) Немедленно пополнить боевой комплект команды.
5) Отпуск остается на усмотрение команды, и требуем для проезда белые бланки литера А.
6) А также требуем, чтобы жалованием месячным и всем нужным довольствием, которым пользуются наши товарищи от Гельсингфорсского порта, не были бы и мы умалены, а должны получать по курсу 266 марок за 100 рублей и платить финскими марками.
7) Просим по мере возможности доставлять пресную воду мя питания котлов».

На эту резолюцию последовал ответ Командующего флотом:

«Командиру «Славы».
Передайте команде благодарность за сознательное отношение к долгу. Зимовка не предполагается. Приготовиться к походу к 1 июля.
Вердеревский» 24 .

Разложение в сухопутных войсках

Невеселую картину представлял и сухопутный гарнизон. Те же условия, которые уничтожили боевую сопротивляемость нашей армии на всех фронтах, действовали и на войска, предназначавшиеся для защиты Моонзундской позиции. Везде в отзывах войсковых начальников мы встречаемся с самой безнадежной оценкой морального состояния частей - еще более безнадежной, чем во флоте, где корабли все же объединяли до некоторой степени свой личный состав, еще сохранявший хотя бы привычку к прежней организации.
Характерную картину рисует приводимое ниже описание путешествия одного из полков, отправленного еще весной из Ревеля на усиление Эзельского гарнизона.
472-й пехотный Мосальский полк отправлялся по железной дороге пятью эшелонами. Еще в Ревеле, по словам офицеров, перед посадкой полка в вагоны в казармы проникали частные лица, видимо., раздававшие спирт. Поэтому уже при посадке в поезда было много пьяных и «порядка при посадке не было». Несколько солдат заняли места в офицерских вагонах, на пути некоторые стреляли из окон вверх боевыми патронами.
По прибытии на мызу Шлосс-Лоде, принадлежавшую графу Буксгевдену, головной эшелон был расположен в главном доме, в котором оказалось три запертых комнаты. Кто-то сказал, что в этих комнатах хранится оружие, бомбы, медь и пр. предметы, заготовленные для демцев, и что то же самое имеет место во всех баронских имениях. Солдаты выломали двери и, действительно, в одной из комнат нашли 2-3 винтовки Арисака и много боевых патронов. Весть об этом немедленно распространилась по всему эшелону, вызвала всеобщий взрыв озлобления к немцам, и солдаты стали громить имение, уничтожая и портя мебель, предметы хозяйства и живность. Озверение дошло до того, что, например, куриц не резали, а разрывали на части, свиней не кололи и не стреляли, а исполосовывали штыками, ножами и т. п. Правда, многие из солдат возмущались буйством своих товарищей, но боялись трогать пьяных, а увещания ни к чему не вели, кроме озлобления и угроз. Старания офицеров успокоить солдат также ни к чему не повели, их совершенно не слушали, хотя «случаев умышленного оскорбления или вообще чего-нибудь, направленного против офицеров, не было, за исключением единичных случаев на почве соревнования (?) частей полка».
Следующие эшелоны, узнав о бесчинствах головного, продолжали его работу; первый эшелон по местечку Леаль прошел благополучно, второй его разгромил. Солдаты громили не только баронскую мызу, но врывались в дома эстонцев, отбирали имущество, которое тут же продавали местным жителям, забирали лошадей или меняли худших на лучшие. Захватили несколько лошадей и часть продуктов, принадлежавших крейсеру «Адмирал Макаров». С крейсера была выслана команда для охранения от разгрома имущества и обуздания страстей.
Увещаниями и угрозами расстрела пулеметами матросы повлияли на солдат, и к Вердеру эшелоны подходили уже «относительно в порядке».

Осматривавший полк на походе бригадный командир ген. Мартынов приводит данные об его составе. В 10 ротах и во всех командах состояло 50 офицеров и 2086 солдат, из них штыков 1200. Командный состав он считал неудовлетворительным, потому что кадровых офицеров имелся только один, временно командовавший полком. Батальонами и ротами командовали офицеры из прапорщиков. Отдавая им должную дань «в полном сердечном желании и большом старании принести пользу», ген. Мартынов в то же время не мог не признать отсутствия у них положительных знаний, жизненного, служебного и боевого опыта, каковые обстоятельства не могли не влиять на общее положение.
В августе сообщали из Гапсаля: «Гарнизон в большом возбуждении, собирается грабить город. Комендант собирает на экстренное собрание комитеты» 25 .
С отправкой войск на усиление гарнизона Моонзиции вообще выходило неладно, даже во время уже самой операции, когда деморализованные части на Эзеле, почти не оказывая сопротивления высадившимся немцам, неудержимо отступали перед ними. Даже казачий 25-й полк с конной батареей отказался ехать из Гельсингфорса в Ревель на транспортах, вероятно, не доверяя ни морю, ни морякам, и его пришлось отправить по железной дороге через Петроград. С пехотными же полками было еще хуже.
Первый эшелон 471-го пех. Козельского полка, прибыв в Гапсаль, отказался выходить из вагонов, а третий его эшелон, уже посаженный в поезд в Кегеле, совсем не пожелал ехать в Гапсаль и «безобразничал». Батальон 470-го пех. Данковского полка, посаженный в Гапсале на транспорты, отказался идти и разошелся по домам. К прекращению безобразия были приняты меры: были привлечены все местные демократические организации для разъяснения войскам недопустимости и преступности подобных поступков; комиссар фронта послал телеграммы как в полк, так и в Ревельский Совет о высылке депутатов в Кегель; главнокомандующий Северным фронтом приказал объявить частям, что неисполнение боевых приказов поведет к расформированию их и преданию зачинщиков военно-революционному суду. Кроме телеграмм, был специально командирован в Гапсаль уполномоченный комиссара фронта Фридман, доносивший: «Отправка подкреплений на Моон идет не совсем гладко: вчера возился с эшелонами Козельского полка, сейчас осложнение с батальоном Данковского полка.
Хоть удержаться бы с такими войсками на Мооне».
В результате представителям Центрофлота, Центробалта и пр. удалось повлиять на полковой комитет, который поручился за выполнение полком боевых приказаний начальников беспрекословно; представители полка просили заверить Командующего Флотом о полной готовности умереть за родину и выручить товарищей. Эшелонам была послана телеграмма: «Предлагаем немедленно выступить на выручку наших революционных войск на Эзеле и подчиниться боевым приказам, которые контролируются представителями Центрофлота и Центробалта».
Таков был моральный элемент в войсках, защищавших Моонзундскую позицию.

1 Архив М. И. К. Отчет о действиях Морских Сил Рижского залива в 1917 г., стр. 1.
2 Командующий крупным соединением разнообразных сил, на которого возложена ответственная и сложная боевая задача, без штаба и пользующийся штабом одного из подчиненных ему соединений, - явление, совершенно недопустимое в организационном отношении. Как дальше увидим, это отсутствие штаба у Начальника Морских сил Рижского залива в значительной степени отразилось на ходе событий Моонзундской операции. (Ред.)
3 Около 25 километров.
4 Мы не можем согласиться с автором в отношении невозможности усиления Морских сил Рижского залива лин. кораблями «Андрей Первозванный» и «Павел»; их следовало еще в 1916 году, когда предполагалась десантная операция в Рижском заливе, выделить из состава главных сил на этот театр. В совокупности с 12» Церельскими батареями они представляли бы грозную силу для обороны Ирбенского пролива. В крайнем случае, когда германский флот все-таки прорвался бы в Рижский залив, они могли укрываться в Куйвасте, базируясь на который они могли бы продолжать борьбу с противником в Рижском заливе за владение им. {Ред.)
5 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 6.
6 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 7.
7 Там же.
8 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 15.
9 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 3-4.
10 Опыт Моонзундской операции показал, насколько был неправилен такой расчет. Противник появился у западного входа в Соэлозунд с рассветом и, держа под своим огнем пролив, обеспечил его от заграждения. (Ред.)
11 Военно-Историческая Комиссия. Ф. Н. Васильев. Моонзундская операция 1917 г.
12 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 3.
13 План Кампании на 1917 г, А. План обороны. Часть IV. Архив М. И. К. Дело № 7498, стр. 95.:
14 План Кампании на 1917 г, А. План обороны. Часть IV. Архив М. И. К. Дело № 8047, стр. 101.
15 Архив М. И. К. Дело № 8047 стр. 93.
16 Архив М. И. К. Дело № 8047, стр. 337.
17 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 5.
18 Архив М. И. К. Дело № 8047, стр. 107.
19 Васильев О. Н. Моонзундская операция 1917 года.
20 Васильев О. Н. Моонзундская операция 1917 года.
21 Архив М. И. К. Ренгартен И. И. Дневник мировой войны, стр. 463 и 464.
22 Отчет о действиях М. С. Р. зал., стр. 16-21.
23 Отчет о действиях М. С. Р. зал., приложение III.
24 Архив М. И. К. Дело № 12801, стр. 142, 143 и 108.
25 Ренгартен. Дневник мировой войны, стр. 436.

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от, проверенной 29 июня 2017; проверки требует.

На Балтийском флоте в 1908 году были сформированы 1-я минная дивизия в составе 37 эсминцев и 2-я минная дивизия в составе 10 эсминцев и 16 миноносцев. В 1916 году, в ходе Первой мировой войны обе эти дивизии были сведены в одну. В 1922 году минная дивизия Балтийского флота была расформирована. На Черноморском флоте минная дивизия в составе 1 крейсера, 17 эсминцев и миноносцев и 4 подводных лодок была сформирована в 1911 году. В 1914 году она была переформирована в минную бригаду. В 1920-1921 годах минная дивизия в составе 10 эсминцев и 5 миноносцев существовала в составе Волжско-Каспийской военной флотилии , затем она была переформирована в отдельный дивизион эсминцев Морских сил Каспийского моря .

В 1940-х годах в Военно морском флоте ВС Союза ССР создавались дивизии эсминцев как соединения лёгких сил флота

Адмирал Николай Оттович Эссен всегда выделялся исключительной личной храбростью, придерживался наиболее смелых тактических решений, показал себя бесстрашным и умелым флотоводцем. Он неоднократно брал на себя ответственность за важнейшие решения и всегда стоял за активное использование флота и его оружия, в частности минного, был противником пассивных форм ведения войны. Он был убежден, что "флот существует только для войны, и потому все, что не имеет отношения к боевой подготовке, должно быть отброшено, как не только ненужное, но и вредное".

Морское училище и служба на кораблях Российского флота

Николай Оттович фон Эссен родился в Петербурге 11 декабря 1860 года в семье видного государственного деятеля. Его отец, Отто Васильевич, был для сына примером верности делу и долгу. Род Эссенов имел почти двухсотлетние морские традиции и дал флоту семь георгиевских кавалеров. - Адмирал Эссен - гордость русского флота.

Николай Эссен, обладавший большими способностями и завидным прилежанием к изучению наук, заметно выделялся среди своих однокурсников глубокими знаниями изучаемых в училище общенаучных и специальных дисциплин. С особым увлечением он изучал высшую математику, механику, оружие, морскую практику и некоторые другие дисциплины, непосредственно связанные с теорией корабля и применением боевых средств броненосного флота. С большой пользой он проводил учебную практику на кораблях Балтийского флота, во время которой кадеты и гардемарины закрепляли свои теоретические знания и получали практический опыт в применении оружия и управлении кораблем. - (Наиболее обстоятельный рассказ о Н.О.Эссене)

С 1902 г. - командир новейшего крейсера 2-го ранга "Новик" капитан 2 ранга Н.О. фонъ-Эссен. Приняв корабль на судостроительном заводе в Германии, Н.О.Эссен перевел его в Порт-Артур в состав эскадры Тихого океана.

Участие в русско-японской войне 1904-1905 годов

Золотая сабля с надписью «За храбрость». - фон Эссен Николай Оттович

Смелые шаги "Новика" на фоне первых неудач оказались заметны. За бой 27 января 1904 года под Порт-Артуром Н.О. Эссена наградили Золотой Георгиевской саблей с надписью "За храбрость", а 12 членов экипажа "Новика" получили Георгиевские кресты. По ходатайству командующего эскадрой С.О. Макарова, 16 марта 1904 года капитану 2-го ранга Эссену было поручено командовать эскадренным броненосцем "Севастополь". -

Эскадренный броненосец "Севастополь" в Кронштадте. Сентябрь 1900 г.

Начиная с августа 1904 года боевая деятельность Н.О. Эссена как командира эскадренного броненосца "Севастополь" самым тесным образом была связана с обороной Порт-Артура, и прежде всего артиллерийской поддержкой защитников крепости. Ему обычно поручались наиболее ответственные и трудные задачи, связанные с уничтожением наиболее активных вражеских батарей, систематически обстреливавших крепость.

Гибель Макарова произвела деморализующее впечатление на большинство флагманов и офицеров флота Тихого океана. Минобоязнь и стремление остаться в осажденной вскоре японцами крепости стали преобладающими "тактическими приемами" артурских командиров. На совещаниях флагманов и капитанов у контр-адмирала В.К. Витгефта в мае-июне все командиры больших кораблей, кроме Эссена, почти единогласно высказывались против выхода в море и сражения с японским флотом, чем озадачивали даже самого адмирала, также считавшего невозможной победу над японцами в морском сражении. - Tsushima - Личный состав Российского Флота в русско-японской войне 1904-1905 гг.

Отражение ночной атаки японских миноносцев на эскадренный броненосец "Севастополь"

Шесть ночей «Севастополь» вместе с канонеркой «Отважный» отбивался от более чем 30 японских миноносцев, потопил 2 из них, нанес тяжелые повреждения пяти. - Красный гаолян. Антон Уткин. - Вокруг Света №2 (2773) Февраль 2005 г.

Когда 19 декабря 1904 года началось уничтожение кораблей эскадры, "Севастополь", единственный из всех, стараниями его командира был отбуксирован на глубокое место и затоплен, что не позволило японцам поднять и использовать его... главное, что вынес Н.О.Эссен из этой кампании - это богатейший опыт наблюдений и размышлений о проигранной войне.

Командование Балтийским флотом

Н.О. Эссен прекрасно понимал, что успех в подготовке флота к войне зависит прежде всего от степени обученности личного состава и отношения его к службе, т.е. выполнения своего воинского долга. Знакомство Н.О. Эссена с личным составом флота, и в первую очередь с офицерами, показало, что моральное состояние многих из них находится на низком уровне. Под влиянием поражения русского флота в войне с Японией они потеряли веру в свое оружие и стали разочаровываться в военно-морской службе. Среди некоторой части офицерского состава появились упаднические настроения, заметно ухудшилась воинская дисциплина.

Начальник Действующего флота Балтийского моря вице-адмирал Н.О. фон Эссен с группой офицеров на борту канонерской лодки «Бобр» в день десятой годовщины взятия фортов Таку. Ревель, 4 июня 1910 года. - Канонерские лодки Балтийского флота «Гиляк»,«Кореец», «Бобр», «Сивуч». - Гангут № 34-35.

Чтобы выправить положение, необходимо было прежде всего изменить существовавшую на флоте систему обучения и воспитания личного состава. Именно с этого Н.О. Эссен и начал свою флотоводческую деятельность на Балтике, вначале на посту командующего 1-й минной дивизией, а затем флотом и добился исключительно высоких результатов. В течение двух лет он превратил минную дивизию в лучшее соединение флота, за что получил благодарность от царя, который, наблюдая за учением дивизии, дал высокую оценку ее боевой выучке.
Минная дивизия, благодаря Н.О. Эссену, стала настоящей школой обучения и воспитания офицеров Балтийского флота, и прежде всего для командиров кораблей, которых Николай Оттович, как и все выдающиеся флотоводцы российского флота, рассматривал в качестве решающего звена, обеспечивавшего успех в боевой подготовке личного состава на корабле и успех корабля в бою. Многие офицеры, пройдя хорошую эссеновскую школу на минной дивизии, в дальнейшем, получая назначение на крупные корабли: линкоры и крейсера, переносили на них принципы боевой подготовки, применяемые на минной дивизии.
В системе боевой подготовки кораблей и соединений флота адмирал Н.О. Эссен придерживался двух знаменитых девизов своего учителя: "В море – значит дома" и "Помни войну". Превратив эти девизы С. О. Макарова в принципы боевой подготовки, Николай Оттович завел правило вначале на минной дивизии, а затем и на всем Балтийском флоте – как можно больше плавать, чтобы в море отрабатывать боевые задачи, и поменьше находиться в базе. - Николай Оттович Эссен. - Российский Императорский флот / "ИнфоАрт". Подготовка материалов: Александр и Дмитрий Лопарёвы.

Участие в первой мировой войне

В ночь с 30 на 31 июля 1914 г командующий Балтийским флотом вице-адмирал Н.О. Эссен телеграфировал морскому министру: "Прошу сообщить о политическом положении. Если не получу ответа сегодня ночью, утром поставлю заграждение" (Флот в первой мировой войне, т.1, с.90).
Утром 31 июля по приказу Эссена отряд минных заградителей в составе кораблей "Ладога", "Нарова", "Амур" и "Енисей" начал постановку мин в районе главной минно-артиллерийской позиции. Для прикрытия заградителей была развернута бригада линейных кораблей и бригада крейсеров, куда входил и эсминец "Новик". Так он вступил в войну.
К осени 1914 г, убедившись в том, что германский флот пока не собирается осуществлять прорыв к восточному побережью Финского залива, и предпочитая не рисковать своими главными силами, штаб Эссена разработал новый план операции, в котором наряду с оборонительными действиями предусматривались и наступательные. План, в частности, предполагал постановку активных минных заграждений в южной и юго-восточной частях Балтийского моря, а также уничтожение торговых судов и наблюдательных постов противника (ЦГА ВМФ, ф.479, оп.1, д.970, л.27). - Ю.Г.Степанов, И.Ф.Цветков "Эскадренный миноносец "Новик". Л.; Судостроение, 1981.

Цветков И. Ф. Адмирал Н. О. фон Эссен - командующий Балтийским флотом накануне и в период Первой мировой войны // Немцы в России: Люди и судьбы: Сб. ст. СПб., 1998.

Начиная с 1 августа Балтийская эскадра во главе с броненосным крейсером "Рюрик", на котором адмирал Н.О. Эссен держал свой флаг, сосредоточенно держалась на центральной позиции, маневрируя за минным заграждением. А тем временем крейсера и миноносцы поочередно (крейсера днем, а миноносцы ночью) несли дозорную службу в устье Финского залива, чтобы вовремя предупредить командующего флотом о появлении противника.

Адмирал Н.О.Эссен с офицерами на борту эскадренного миноносца "Пограничник". -

Его высокий ум, военный талант и большие организаторские способности оказали неоценимые услуги Русскому флоту, а отеческое и справедливое отношение к подчиненным внушало к нему глубокую любовь всего личного состава флота. За ним и с ним - работали не за страх, а за совесть... - Граф Г. К. На "Новике". Балтийский флот в войну и революцию. - СПб.: Гангут, 1997.

Эскадренный миноносец «Новик».

Адмирал Николай Оттович Эссен, самый молодой в истории России полный адмирал, наиболее талантливый ученик и последователь С.О.Макарова, последний в ряду выдающихся флотоводцев российского флота.

Отдавая всего себя делу, Эссен мало заботился о своем здоровье, по-прежнему старался действовать энергично. 1 мая он ушел на миноносце в Ревель и, серьезно простудившись на холодном балтийском ветру, окончательно слег с крупозным воспалением легких. На третий день врачи в Ревеле признали положение опасным, а 7 (20) мая 1915 года Н.О.Эссен умер.
Любимый миноносец фон Эссена "Пограничник", сопровождаемый почетным караулом из георгиевских кавалеров, 9 (22) мая 1915 года доставил гроб с телом командующего Балтийским флотом в Петроград, к Английской набережной. При громадном стечении народа и войск гроб погрузили на орудийный лафет, и шестерка лошадей, за которой выстроилась огромная похоронная процессия, доставила тело адмирала к храму Спаса на Водах, а затем на Новодевичье кладбище.

Эскадренный миноносец "Пограничник" с телом Н.О. Эссена уходит из Ревеля, май 1915 года. - Отечественные корабли периода Русско-Японской и Первой Мировой войны

Первоначальный памятник на могиле адмирала Эссена на Новодевичьем кладбище не сохранился. Надгробие из красного гранита с фотопортретом из эмали было возобновлено Военно-морской академией в 1960 году к столетию со дня рождения флотоводца. - фон ЭССЕН Николай Оттович (1860-1915)

Морской министр адмирал И.Григорович тогда поклялся назвать именем Эссена лучший из новых кораблей. Но клятву свою он, увы, не сдержал. - Эссен Николай Оттович. - Славянский Мир

Три фрегата проекта 11356 для ВМФ России, первый из которых планируется к закладке на ПСЗ "Янтарь" (г. Калининград) в январе 2011 года, будут названы именами царских адмиралов. Об этом сообщил источник в оборонной промышленности.
Первым предполагается заложить фрегат "Адмирал Григорович", за ним последуют "Адмирал Эссен" и "Адмирал Колчак". Впрочем, пока наименования окончательно не утверждены, отметил источник.

О прозорливости адмирала

Адмирал Н.О.Эссен готовил флот к войне в эфире. - Гангут: Сборник статей: Выпуск 46. (под ред. Кузнецова Л.А.)

Составил нахимовец 1953 года выпуска, капитан 1 ранга Н.А.Верюжский.

Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. [email protected]

Рекомендуем также

• Московский государственный университет приборостроения и информатики
• Биография и личная жизнь надежды ангарской Надежда ангарская квн команда
• Рубрика дитрих бонхеффер - последняя проповедь Смотреть что такое "Бонхёффер, Дитрих" в других словарях
• Революция в австрийской империи Восстание в австрии 1848
• Подготовьте сообщение о генерале П
• Фрэнсис фукуяма История продолжается: Фрэнсис Фукуяма